Александр Михайловский - В закоулках Мироздания

Теперь ее взгляд стал совсем уж нехорошим. Инка толкала меня в бок, намекая, чтобы я не провоцировала конфликт.

– Аня, ты хочешь сказать, что я вру, наговариваю на невинного человека? И чего это ты так этого Антона защищаешь, интересно? Он что, твой друг, или, может, брат? – прищурившись, ехидно спросила Оксана Александровна, и воздух вокруг ощутимо наэлектризовался.

– Я никого не защищаю, – спокойно, но твердо сказала я, с трудом обуздывая свои эмоции, – просто ненавижу сплетни и не верю непроверенной информации.

К счастью, в этот момент начали запускать в столовую, и Оксана Александровна с сожалением прервала нашу милую беседу и поспешила вслед за отрядом.

– Не связывалась бы ты с ней, – сказала Инка напоследок, и тоже направилась в столовую.

Я тоже пошла получать свою законную булочку с молоком.

Когда я вышла, на площадке у столовой происходило обычное столпотворение – воспитатели строили свои отряды, вожатые повторяли с детьми речевки и девизы. И в этот момент я увидела Антона. Он шел по дороге от корпусов в сопровождении охранника, волоча два огромных чемодана. Воспитатели, завидев эту процессию, демонстративно отвернулись. Антон выглядел как побитая собака. Его франтоватые усики топорщились, он был весь красный от стыда – почти такого же цвета, как и его знаменитая кепка, которая и была сейчас на нем. Дурацкая, нелепая кепка; но он почему-то считал, что выглядит в ней неотразимо, и старался не очень обижаться на шутников-вожатых, которые уже запустили по лагерю несколько анекдотов про его головной убор. Было заметно, что он совершенно повержен, растерян, возмущен. Для остальных воспитателей он из коллеги моментально превратился во всеми презираемого парию.

– Привет, Антон, – демонстративно поздоровалась я с ним, когда он поравнялся со мной.

– Привет, Аня, – ответил он и даже выдавил из себя подобие улыбки. Затем поставил чемоданы на землю, потирая руки. И как он вообще тащил эти чемоданы – сам как жердь, и руки как плетки.

– Уезжаешь, что ли? – спросила я, делая вид, что ничего не знаю, – почему?

Антон покосился на охранника и ответил, не глядя в глаза:

– Им показалось, что у меня с документами что-то не в порядке. Сама же знаешь, как цепляются сейчас ко всему…

– Ну-ну, давай не болтай много, – подал голос охранник, преисполненный важности, что выполняет столь ответственную миссию – сопровождать преступника на выход, – отдохнул – чемоданы в руки и вперед!

Наверное, будь у него при себе пистолет, непременно бы ткнул им в спину Антону. Я взглядом выразила ретивому церберу все, что о нем думаю, но вместо того, чтобы превратиться в горстку пепла, тот, оставив мой взгляд без внимания и лихо сплюнув через плечо, слегка подопнул сумку конвоируемого – поторопись, мол, мерзкий растлитель.

– Я сегодня в административном корпусе переночую, – сказал Антон, подхватывая свои баулы, – а завтра с утречка уеду домой.

– Ну, значит, еще увидимся, – сказала я ему вслед.

Нет, не мог быть Антон педофилом. Маленькие дети искренне его любили. Он был добр с ними, считая себя хорошим педагогом, но почему-то дети старше двенадцати лет уже не относились к нему с должным уважением. Было в нем нечто такое… То есть, правильнее сказать – не было. Не было того душевного стержня, той твердости, что делает человека по-настоящему взрослым, что вызывает уважение на подсознательном уровне – неотъемлемая часть любого педагога. И даже сама его фигура была воплощением нелепости – высокий и тощий, он носил ужасно некрасивую стрижку и чахлые усики, отращенные, очевидно, для того, чтобы казаться солиднее. При этом его длинный нос отчего-то всегда имел красноватый оттенок. В его больших водянисто-голубых глазах словно застыло выражение детской наивности и вечной виноватости. Как мужчину его в лагере никто не воспринимал, и дело было даже не в его характерной «походке танцора». Просто выглядел он как-то жалко, а поскольку мужская половина лагеря его откровенно презирала, он общался чаще с женщинами, но и они были о нем не самого лучшего мнения. Антон считал, что мир несправедлив к нему, такому замечательному, люди его не ценят, а его исключительные таланты остаются невостребованными. Собственно, точно так же считают все дураки. И Антона никто не принимал всерьез, зато он был вечным объектом для насмешек и подтруниваний, а также для блестящих лагерных пародий. Женщин близкого возраста Антон стеснялся, непринужденно общаться мог лишь с теми, кто годился ему в матери. Я не без оснований подозревала, что в свои двадцать восемь лет он все еще оставался девственником. Антон гордо именовал себя хореографом, и заветной его мечтой было открыть студию танцев. Пока же он был просто безработным, выпертым из двух дворцов культуры по той причине, что во внутренних интригах он, по своей глупости и неразборчивости в контактах, всегда оставался козлом отпущения, и теперь мог рассчитывать лишь на сезонную работу в летнем лагере. Всегда и везде все шишки падали именно на него, так же произошло и сейчас. Наверное, он даже не особо и удивился, поскольку привык считать себя вечной жертвой обстоятельств.

Но пообщаться с Антоном вечером мне толком все же не удалось. Ему позволили переночевать в дальней комнате того же корпуса, где жили и мы, с условием, что на следующий день до обеда он покинет территорию лагеря. Когда я постучалась в его комнату, намереваясь пригласить его к нам на чаепитие с целью узнать подробности происшествия, ну, заодно, приободрить и поддержать, из соседнего помещения вышел охранник, и сказал, что всякие контакты запрещены начальством. Вышедший Антон попытался было уговорить его, но суровый страж был непреклонен.

Так что я вернулась к себе, и за чаем мы с моими коллегами обсудили скандал дня. Они тоже не верили в виновность Антона – говорю же, славные тетки.

А на следующий день была запланирована наша авантюра…

26 июня 2016 года, Очень недоброе раннее утро, Подмосковье, база батальона СПН ГРУ.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, суровый мужчина 35 лет от роду.

– Серегин, срочно зайди к полковнику, – прозвучал в трубке голос адъютанта нашего командира, после чего из нее послышались короткие гудки.

Вызов к начальству, тем более в такой ранний час и в воскресенье, прозвучал для меня как гром среди ясного неба. Ведь только совсем недавно моя группа вернулась «из-за речки» и лишь вчера я закончил с написанием обязательных в таких случаях отчетов и рапортов. Вернулись, слава Всевышнему, все, никто даже не был ранен, задание было выполнено, и теперь впереди у нас был целый месяц вполне заслуженного отдыха. Но если вызывают, то надо идти, служба есть служба. Проглотив пару бутербродов, и торопливо запив кружкой крепчайшего кофе, я быстро оделся, вышел из квартиры и вскоре уже стоял у двери начальственного кабинета.