Роберт Хайнлайн - Кукловоды. Дверь в Лето [сборник]

И у них были для этого основания. Конверсия семидесятых выпустила на рынок множество военных технологий, что привело к буму в легкой промышленности, а переход от военного положения к гражданскому управлению привел к небывалой либерализации общественных отношений. Разумеется, затем Америка снова начала скатываться к полицейскому государству и диктатуре, но пока еще гайки дружно крутились в обратную сторону. В результате чего, например, некий инженер Дэвис не стал политическим диссидентом и не отправился отбывать заключение в Луна-Сити, а сумел вместо этого реализовать свой талант изобретателя.

Послевоенные десятилетия нельзя назвать золотым веком, но они были неплохой заявкой на будущее. К сожалению, история, построенная на сослагательном наклонении, не оставляет нам шансов безмятежно плыть по течению. Она непременно преподносит нам какие-нибудь сюрпризы, прерывая спокойное течение водопадами и водоворотами. На этот раз мирный период длился довольно долго – до начала нулевых годов XXI века. Он позволил человечеству решить ряд насущных проблем на Земле и даже отправиться в космос, чтобы получить новые проблемы на свою голову.

Разумеется, они не заставили себя долго ждать. [2] «Хайнлайн в картинках».

Действительно ли они разумны? Я имею в виду, сами по себе. Не знаю – и не думаю, что мы когда-нибудь узнаем. Правда, я не ученый, я тут по другой части.

Если взять, к примеру, Советы, то там они ничего нового не изобрели – просто взяли коммунистический принцип «власть ради власти» и распространили его на все сферы жизни без всяких там «гнилых либеральных сантиментов», как выражаются комиссары. С другой стороны, в связке с животными они были чем-то намного большим, чем просто животные.

(Я все еще не привык к тому, что больше нигде не увидишь собак. Когда мы с ними наконец-то схлестнемся, они ответят нам за несколько миллионов собак. И кошек. За одного конкретного кота я спрошу с них сам, лично.)

А если то, что у них есть, – всего лишь инстинкт, я очень надеюсь не дожить до того дня, когда мы столкнемся с кем-нибудь вроде них, только разумными. Потому что я знаю, кто тогда проиграет. Я, вы. Так называемый человеческий род.

Для меня все началось очень ранним утром двенадцатого июля 2007 года: телефон зазвонил так пронзительно, что и мертвый бы, наверно, проснулся. Я пошарил вокруг себя, пытаясь найти штуку, которая его отключает, а потом вспомнил, что оставил ее в пиджаке на другом конце комнаты.

– Ладно, – проворчал я. – Слышу. Выключи этот чертов зуммер.

– Чрезвычайная ситуация, – произнес голос у меня в ухе. – Доложиться лично.

Я коротко посоветовал, как им поступить с их чрезвычайной ситуацией.

– У меня трехдневный отпуск, – добавил я.

– Явиться к Старику, – не унимался голос. – Немедленно!

Это был совсем другой разговор.

– Иду, – ответил я, рывком уселся на постели – аж в глазах потемнело – и нос к носу столкнулся с блондинкой.

Она тоже села и уставилась на меня круглыми от удивления глазами. Я вытаращился на нее, мучительно пытаясь вспомнить, кто она такая и откуда тут взялась.

– С кем это ты разговариваешь? – спросила она.

– Я? Разговариваю?

Я замолчал, пытаясь придумать подходящую ложь, но тут в голове у меня окончательно прояснилось, и я сообразил, что нет надобности сочинять слишком уж хорошую ложь, поскольку блондинка не могла слышать моего собеседника, – наш Отдел не пользуется стандартными телефонами. Аудиореле имплантировано под кожу за левым ухом и работает за счет костной звукопроводимости.

– Прости, детка, – сказал я. – Кошмар приснился. Я часто разговариваю во сне.

– А-а… Но сейчас-то ты в порядке?

– Да, все хорошо, я уже проснулся, – заверил я и встал, чуть покачнувшись. – Спи дальше.

– Ладно, ладно… – И она тут же уснула.

Я пошел в ванную и вколол себе в руку четверть грана «Гиро». Потом три минуты вытрясал из себя душу вибромассажером, а стимулятор собирал ее по кускам воедино. Из ванной я вышел новым человеком – ну почти новым, так скажем. Осталось только прихватить пиджак. Блондинка тихо посапывала в постели.

Я пустил свое подсознание по ее следу и понял – с некоторым сожалением, – что ничего ей не должен. Поэтому ушел не прощаясь. В квартире не оставалось ничего, что могло бы меня выдать или хотя бы намекнуть ей, кто я такой.

На базу я попал через кабинку в туалете на станции метро «Макартур». Разумеется, вы не найдете наше заведение в телефонной книге. Строго говоря, его вообще нет. Может, и меня тоже нет. Выдумка, иллюзия. Еще туда можно попасть через крохотный магазинчик под вывеской «Редкие марки и монеты». Даже не пытайтесь здесь пройти – вам постараются всучить «Черный двухпенсовик». [4] Первые современные почтовые марки, выпущенные в Англии в 1840 г., были черными (по одному пенни) и синими (по два). И «Черный пенни», и особенно более редкие «Синие двухпенсовики» высоко ценятся коллекционерами, а вот «Черный двухпенсовик» может быть только подделкой.

Короче, искать нашу контору бесполезно. Как я и говорил, нас просто не существует.

Есть вещи, которые ни один руководитель государства знать не может, – например, насколько хороша его разведывательная служба. Понятно это становится, только когда она его подводит. Чтобы этого не произошло, есть мы. Так сказать, подтяжки для дяди Сэма. Подтяжки в дополнение к ремню. В ООН о нас никогда не слышали, да и в ЦРУ тоже, надеюсь. Кто-то сказал однажды, что наши расходы закрывает Департамент продовольственных ресурсов, но так ли это, я не знаю; мне платят наличными.

А все, что о нашей организации знаю я, – это полученная мной подготовка и задания, на которые меня посылает Старик. Интересные, в общем-то, задания, если вам все равно, где вы спите, что едите и как долго проживете на свете. Я три года провел за железным занавесом, научился пить водку не морщась и шипеть по-русски, как кот, – то же на кантонском, курдском и некоторых других скверных на вкус языках. Могу вас заверить, что там, за железным занавесом, нет ничего такого, чего не найдется в Падуке, штат Кентукки. Только здесь оно больше и лучшего качества. Тем не менее они там как-то живут.