Борис Батыршин - Внеклассная работа

Умели же люди…

Слева, шагах в десяти, громоздилась цилиндрическая орудийная башня. Она перегораживала узкую палубу от края до надстройки и даже выступала немного, нависая над вздутым, подобно цистерне, бортом. Из овальных амбразур торчали два длинных пушечных ствола. Правый слегка качнулся вверх-вниз.

– Виноват, вашбродь! – Боцманмат кинулся к офицеру, стоявшему у башенной брони. Мы переглянулись и неуверенно шагнули за ним.

Задрыга лихо вытянулся и принялся рапортовать, но слова его утонули в грохоте – по мостику, над нашими головами бодро простучали десятки матросских ног. Офицер махнул рукой; башня повернулась с низким скрежещущим звуком, уткнув пушки в далёкий горизонт.

Из-за наших спин эхом отозвался механический гул – куда ниже и сильнее, чем тот, что издавала, вращаясь, шестидюймовая башня мичмана Шишко. Гул этот дрожью отдавался в колени, сотрясал палубу, заставлял мелко вибрировать крашенное в серо-оливковый цвет железо. Мы обернулись: плавно изогнутая броневая стена проворачивалась на невидимых роликах; в узкую полосу света на стыке воды и неба уставились два огромных ствола. Светка слабо охнула и привычно вцепилась в мой рукав. Мне тоже стало не по себе: пушку ТАКОГО калибра я видел один-единственный раз – на железнодорожной артиллерийской установке, в московском парке Победы на Поклонной горе.

Знакомьтесь – главный калибр броненосца. Двенадцать дюймов, или триста пять миллиметров, – голову можно просунуть, причём без труда. А кто посубтильнее, вроде, скажем, Светки, – так и целиком поместится. Из подобных чудовищ были выпущены те „чемоданы“, что летали над нами во время нашего прошлого визита в Порт-Артур. Один снаряд, по счастью, не разорвавшийся, торчал в покалеченной брусчатке перед гимназией, где учится Галина. Хотя вряд ли она и теперь здесь учится: помнится, в здании собирались устроить госпиталь. А может, прилетел другой снаряд и в отличие от того, что застрял в мостовой, исправно взорвался? Стоит ли гимназия, или на её месте высится безобразная груда битого кирпича и расщеплённых досок?

Толстенные стволы двигались вверх-вниз, будто нащупывая на горизонте невидимую цель. Они что, стрелять собрались?

– Сёмочка, как же так?! – торопливо зашептала Светка. – Я боюсь! Сейчас бой начнётся, да? А как же мы?

– Подойдите-ка сюда, молодые люди! – позвал офицер, нетерпеливо постукивая носком ботинка по доскам палубы.

Мы подошли. Стройный, худощавый молодой человек с высоким лбом и аккуратными, слегка подвёрнутыми вверх усиками. Серые глаза смотрят с недоумением.

– Откуда вы взялись на нашей Богом и святыми угодниками спасаемой посудине? – поинтересовался офицер, не скрывая иронии. – Ещё и барышня? Задрыга, где ты откопал этих визитёров?

– Мы находимся на борту по личному приглашению адмирала Макарова! – выпалил я заранее заготовленную фразу. – Вот, господин лейтенант, убедитесь! – И протянул адмиральскую записку.

– Рановато вы меня в чин произвели, юноша, – заметил он, принимая документ. – Мичман Шишко второй, Борис Оттович, младший артиллерийский офицер. Заведую вот этим орудием разрушения, сиречь правой носовой шестидюймовой башней… – И по-хозяйски похлопал ладонью по шершавой броне.

Услыхав забавное „Шишко второй“, Светка хихикнула. Я строго покосился на неё – откуда девчонке знать, что по традиции офицеров-однофамильцев было принято именовать по номерам. Скажем, адмирал с редкой русской фамилией Иванов – „Иванов первый“, капитан второго ранга – „Иванов второй“ и так далее. А какой-нибудь мичман вполне мог оказаться „Ивановым шестнадцатым“.

Мичман тем временем изучил документ:

– Верно, приглашение посетить корабль выдано Степаном Осиповичем. Подпись узнаю, да и печать с пометкой флаг-офицера, лейтенанта фон Кубе, на месте. Тем не менее это не объясняет, как вы, юноша, сумели попасть на борт перед боевым выходом, да ещё и… хм… с дамой. Я сам принимал последние шлюпки и вас что-то не припоминаю.

Что бы такое соврать, и, желательно, поубедительнее?

Положение спас Задрыга:

– Так что не сумлевайтесь, вашбродь, я самолично видал, как их высокопревосходительство господин вице-адмирал мальцу бумагу выписали! Они у меня ишо бескозырку взяли, в подарок ентому самому гимназёру!

И боцманмат кивнул на бескозырку, которую я продолжал сжимать в левой руке.

– Ну допустим… – согласился мичман. – Но это не объясняет, как вы, молодые люди, оказались на броненосце. И уж тем более непонятно, почему вы решили нанести визит в такую рань – когда „Петропавловск“ снялся с бочки, пробило только пять склянок.

Какие ещё „склянки“? В книгах что-то такое, кажется, мелькало, но уточнять я, как обычно, не стал – отложил на потом. Вот и дооткладывался…

Заметив моё недоумение, Шишко снисходительно усмехнулся:

– Желаете изучать морское дело, юноша? Вот вам первый урок: „бить склянку“ – значит отмечать ударами колокола каждые полчаса. Счёт начинают в половине первого пополуночи: один удар – одна склянка; два удара – две склянки, в час. И так до восьми склянок, в четыре часа пополуночи. Затем счёт начинается снова. Сами подсчитаете, сколько это – пять склянок?

Я пожал плечами – поди сообрази вот так, с ходу…

– Пять склянок – это шесть тридцать пополуночи. Ну да ладно, привыкнете…

Башня чуть дрогнула; оба ствола синхронно опустились, потом задрались – и снова вниз, пока не замерли, уткнувшись в невидимую точку на горизонте. Клацнув петлями, в боку распахнулся овальный люк, и из жаркого нутра башни появился офицер. Вся физиономия у него была в пятнах машинного масла; фуражку он прижимал локтем, протирая ладони ветошью. Где-то я его уже видел… но вот где? Нет, не вспоминается…

– С тебя завтра коньячок в „Звёздочке“, дюша мой! – жизнерадостно заявил новоприбывший. – У них там как раз бесподобный шустовский доставили, из Читы. Восьмилетний! И не сочти за труд – вразуми боцмана, пускай наведёт страх Божий на своих храпоидолов. Они, когда окатывали палубы перед боем, струёй из брандспойта угодили прямёхонько в амбразуру. Вот и пришлось тебе выцеливать япошат на два лаптя правее солнца. Но благодари моё доброе к тебе расположение – сгоревший предохранитель в цепи вертикальной наводки я отыскал. Сейчас гальванный старшина его поменяет, так что валандаться с ручным приводом вам больше не придётся.

Ну да, верно! Дерево перед боем обильно поливали водой, чтобы доски палубного настила не загорались от раскалённых осколков. Если верить книгам, это не очень помогало – многие русские корабли страдали в бою как раз от пожаров, причём в первую очередь горел деревянный палубный настил. Посоветовать, что ли, отодрать настил и покидать за борт? Нет, сначала надо добраться до адмирала, а уж потом давать советы. Но, выходит, они собрались идти в бой? Надо выяснить, какое тут сегодня число…»