Михаил Алексеев - Воскресное утро. Книга вторая (СИ)

Требования СССР были удовлетворены. Согласно мирному Договору Германия возвращалась к границам 1938 года. За исключением Восточной Пруссии, которая отходила СССР. Вопрос польской территории, занятой Красной Армией после 22 июня 1941 года, должен был решаться между СССР и Польшей.

Германия обязывалась в течение месяца передать советскому правосудию всех лиц согласно утвержденному списку. Была запрещена НСДАП, все функционеры партии лишались всех постов, и по каждому из них рассматривался вопрос о привлечении к уголовной ответственности. Разрешалась деятельность демократических и коммунистической партий. В течение года в стране должны были быть проведены парламентские выборы. Венгрии всеми сторонами — подписантами выставлялся ультиматум с требованием признать себя побежденной и подписать мирные Договоры на условиях победителей.

В 22 часа в Москве состоялся грандиозный салют, посвященный Победе в Великой отечественной войне. Через неделю с запада и с востока навстречу друг другу пошли поезда с бывшими военнопленными.

Сталин из окна своего кабинета смотрел на вечернее небо над Москвой.

«Вот и закончилась эта война. За неделю до нее я вот так же стоял и смотрел в окно, оглушенный и раздавленный информацией о предстоящей беде.

Все ли я сделал для того, чтобы уменьшить ее? Перед самим собой можно быть честным, наверно, не все. Точно! Не все! Даже имея знания о будущем, я ошибался. Оправданием служит лишь то, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. А сделано немало! И жизней сберегли немало. И война продлилась меньше, чем была должна.

Но все это лишь этап. Этап моей жизни. Один из важнейших ее этапов, но — один из. Или я для того и был рожден, чтобы это сделать? Это мое предназначение? Может быть. Я сделал это в той истории. Еще лучше я смог сделать в этой. Вопрос в том, кому это все останется, и кто сможет продолжить мое дело.

Как хорошо и удобно организована монархическая власть. Даже думать не надо — все расписано заранее — кто за кем. Хотя и она тоже не панацея — королевской, царской и императорской кровушки пролито тоже немало.

Мне, если верить потомкам, осталось одиннадцать лет жизни. И каждый день приближает меня к тому дню, когда я уйду.

Полтора года назад война была самым главным для меня. А теперь все яснее становится то, что все главное впереди. Война всего лишь расставляет фигуры на доске будущей мировой политической игры.

И мне не нравится. Не то, что меня вынесут из Мавзолея, снимут бюсты и уберут статуи. Это мелочь, недостойная внимания руководителя второй по силе державы мира. А в нашей истории, возможно, и первой. Как знать? Мы работаем над этим вопросом.

Мне не нравится, что дела заменят лозунгами, героев сменят болтуны, что великую цель — строительство поистине справедливого государства — подменят пустыми руководящими документами съездов.

Как там Никитка говорил? В 80‑ом году коммунизм построит? „Кукурузник“! Правильно его потомки назвали. Балабол он и есть балабол!

Только вот я‑то куда смотрел? После войны по навету убрал того же Жукова. Да и не его одного. И кем заменил? Профессиональными болтунами. Которые потом встали в очередь лизнуть задницу Никите.

Да! Мне не очень нравится солдафонство Георгия. Но оно по крайней мере честно! Грубо, бестактно, неприятно, но честно. И надо же! Берия, которым у потомков чуть ли не детей пугали, не смог переиграть Хрущева! Эх, Лаврентий! Объехал тебя Никита на козе без меня! И вправду говорят, „На каждого мудреца довольно простоты!“

А ведь похерили они все вместе все, за что я боролся! С еврейским политбюро боролся в 20‑ых. С кулаками в начале тридцатых. С партийными чинушами перед войной. С Гитлером сегодня. С американцами после войны. Нет! Не все сразу! Еще стоит Советский Союз во времена, откуда пришли к нам потомки. Но гниль уже начинает вылезать наружу. Корни отгнивают. Верхи теряют связь с народом.

И нет для этой гнили преграды! Убрал ее Никитка. Назначил себя и себе подобных безгрешными. Свалил все на меня, а сам со товарищи чистым вышел!

Потому что не дано этому хохлу понять, что смотреть нужно не под ноги, когда идешь к великой цели, а вперед, в перспективу. Не то главное, чем ты живешь, а то, как и чем будут жить твои потомки.

Ну теперь у него уже не будет таких проблем.

И ведь, как сказал однажды Оганян, медведи живут в одиночестве. Двум не ужиться рядом друг с другом. Поэтому рядом со мной по определению не может быть человека, похожего по характеру.

И нет надежды на коллективный разум партии! Однажды эта надежда уже не сработала.

Может, вариант из двух‑трех человек?

Например — Берия — Жуков. Оба с характером. Из разных систем. Отличные организаторы. Упорные в достижении поставленной цели. Нужен третий. Чтобы иметь возможность принимать решения два против одного. И кто этот третий? Явно не из партийной номенклатуры. Она вся сдалась Хрущеву. Каганович и Молотов, оставшись верными мне, в силу того, что являются просто исполнителями, пусть хорошими, но исполнителями — не смогли ничего сделать. Не самостоятельны.

Значит, нужен человек из правительства. Технарь. Который во главу угла будет ставить конкретные и понятные задачи. Что там потомки говорили о тех, кто начал свою карьеру при мне и проявил себя позже?

Звучала фамилия Косыгин. И я его помню! Потомки неплохо о нем отзывались. И именно как об управленце, а не партработнике.

Вариант! Берия — Жуков — Косыгин. За каждым стоит внушительная сила. А чтобы ликвидировать соблазн избавиться от партнеров, принять Закон, согласно которому в случае выхода из триумвирата кого‑либо по любой причине, меняется вся группа. Из представителей тех же ведомств.

Есть, конечно, вероятность сговора двух или трех ведомств о смене триумвирата, но она маловероятна.

Но это все пока мысли.

Есть еще 11 лет, чтобы не повторить свою главную ошибку. Ошибку под названием „вера в коллективный разум партии“. Потому что получается, что он конкретизирован в нескольких индивидуумах с известными мне фамилиями».

Сталин подошел к шкафу и, открыв дверцу, достал оттуда бутылку красного грузинского вина и бокал. Поставил их на стол и, сев за него, нажал кнопку вызова секретаря.

«Меня нет ни для кого. Два часа», — сказал он секретарю, бесшумно открывшему дверь. Тот кивнул и так же бесшумно прикрыл за собой дверь.

Сталин набил трубку, прикурил и, пыхнув дымом, сделал глоток вина. Потом, поставив бокал на сукно, открыл ящик стола и достал оттуда чистый лист бумаги. Разгладил его инстинктивно, хотя лист был совершенно гладким. Вздохнул, снова пыхнул трубкой и достал красный карандаш. После чего замер задумавшись, держа в одной руке трубку и карандаш в другой.