Валерий Елманов - Проклятое золото храмовников

Правда, по его словам выходило, что во всем виноват его обезумевший спутник. Именно потому он сам поначалу опасался подчиниться требованиям благородного кабальеро и лишь убедившись, что Фернандо мертв, послушно сел на козлы и в дальнейшем охотно выполнял все приказания благородных.

– Ты про донью Изабеллу у него спроси, – перебил Улана Петр. – Зачем они ее украли?

Оказалось, причина проста – испанка слишком тесно общалась с тамплиерами, имела нескольких родственников из их числа и, как стало известно инквизиции, приняла от арестованных рыцарей несколько еретических свитков. Последние содержали колдовские заклинания и прочие непотребные тайны, вплоть до вызова дьявола Бафомета, к услугам коего тамплиеры частенько прибегали во время своих собраний. Кроме того, она сама заподозрена в ереси и есть немалые основания полагать…

Прервав себя на середине, Улан сердито махнул рукой.

– Дальше не буду: он все врет.

– Думаешь?

– Уверен. Я ж на него не как на обвиняемого смотрю – как на свидетеля, а на них я, если ты помнишь, собаку съел.

Петр задумчиво прошелся по комнате из угла в угол. Остановившись, он сурово уставился на Эспиносу и, не сводя с него пристального взгляда, извлек из кармана штанов гривну.

– Узнаешь, гад ползучий? – сурово осведомился он.

Монах что-то виновато пробормотал.

– Говорит, он с самого начала заподозрил нелады с этими гривнами, но их вины нет. Это проделки новгородских купцов, – перевел Улан.

– Ну да, и тут во всем Россия виновата, – мрачно прокомментировал Петр. – А у купца новгородского фамилия часом не Путин, а? Слыхали мы эти басни. Хоть бы постыдились семьсот лет талдычить одно и то же, притом весьма неумело, – и он торжествующе усмехнулся. – Кстати, сам же ты и выдал свою контору, ведь я тебе претензий насчет фальшивых гривен еще не предъявил…

Он вплотную подошел к Эспиносе и с угрозой выдохнул прямо ему в лицо:

– Ну вот что, друг ситный. Разговор о серебре мы оставим на потом, как наиболее приятную тему, а пока потолкуем за остальное. Звонишь ты складно, спору нет, но все это – голимая брехня. Хорошенькую моду вы взяли – убивать живых людей. Я, про между прочим, вот уже второй день плачу горькими слезами за дорогих моему сердцу покойников, из коих половина на твоей совести. И не делай невинность на своем лице – не поможет! Ее может доказать только тестирование на «испанском башмаке» и раскалённом до белого каления чугунном славянском утюге и будь уверен, за ними дело не станет. Но шанс избежать их я тебе даю при условии, что ты мне как на духу поведаешь, чего вы на самом деле хотели от доньи Изабеллы и славного идальго Дон Кихота Ламанчского, больше известного тебе под псевдонимом Бонифаций Фелипе де Рохас-и-Марино? И запомни: между отделаться и обделаться у тебя есть ровно миг. Если ты сейчас заговоришь и все нам расскажешь, будет первое, если нет… – он многозначительно развел руками.

Монах, выслушав перевод Улана, набычился и не сказал ни слова. Выдержав паузу и поняв, что ответа не дождаться, Сангре невозмутимо продолжил:

– Если тебе не нравится моя дикция, я могу пригласить для продолжения диалога парочку симпатичных патологоанатомов, но предупреждаю: чересчур азартные ребята. Могут по инерции вовремя не остановиться, продолжая потрошить до победного конца. Ну что, будем и дальше валять вашего дурака в пыли жизненных противоречий?

Инквизитор встрепенулся и торопливо затарахтел, но Улан, не став переводить, заявил, что монах опять врет.

– Вот! – торжественно произнес Петр, тыча пальцем в друга. – Добрый самаритянин завсегда сердцем чует! Дурилка ты картонная, одессита обмануть надумал.

Фра Луис умолк, насупившись и хмуро глядя на Сангре. Тот сокрушенно вздохнул.

– Ну, коль ты дубовый, как этот стол, – он постучал по столешнице, подавая условный сигнал жмудинам, – придется звать симпатяг-проктологов.

Локис с Вилкасом не заставили себя ждать, войдя через пару секунд после стука. Уставившись на Петра, они, повинуясь его кивку-команде, шагнули к печке. Старший из братьев извлек из огня багрово-красные клещи, младший – раскаленную добела кочергу. С ними наперевес, злобно скалясь, оба дружно шагнули к инквизитору.

Однако по пути Локис якобы нечаянно задел валявшуюся на полу человеческую ногу и остановился, уставившись на нее и сурово хмуря брови. На губах его выступила слюна. Прорычав нечто невразумительное, он указал на нее Петру. Тот поморщился, но нехотя кивнул, давая добро.

Вытаращив глаза от ужаса, Эспиноса увидел, как самый страшный на вид палач, ухватив отрезанную ногу, поднес ее ко рту. Откусить, правда, не успел, поскольку Сангре негодующе хлопнул его по руке, укоризненно покачал головой и указал на прислоненные к печи железные прутья.

Палач, проворчав в ответ что-то загадочное, тем не менее подчинился и, в свою очередь, указал на прутья своему подручному, а сам, присев на корточки спиной к фра Луису и достав из-за голенища нож, принялся что-то делать с отрезанной ногой. Что именно, монах не видел, но понятно было и так: напарник получал от палача и нанизывал на прутья один окровавленный кусок мяса за другим. Вскоре прутья оказались в печи и до фра Луиса донесся запах поджариваемого мяса.

Инквизитор зажмурился, но от этого ему стало еще страшнее. Да и запах никуда не делся. Скорее напротив – усилился. А еще к нему добавилось легкое потрескивание от капающего в пламя жира. У Эспиносы появилось горячее желание заткнуть себе уши и нос. Увы, но оно было неосуществимым – руки-то привязаны. Он попробовал воззвать к Сангре, но не смог вымолвить ни слова, жалобно замычав. Впрочем, Петр его понял.

– А ты что думал? – развел он руками. – И палачи кушать хотят. Да они у меня всегда так делают, чтоб не покидать рабочего места. Вон и у тебя когда чего-нибудь отрежут, тоже далеко уходить не станут – прямо здесь и поджарят. Уланчик, а ты чего застыл там за столом. Ты переводи мои ответы, переводи, – промурлыкал он, не меняя тональности и даже не поворачиваясь к другу.

Улан, спохватившись, послушно перевел. Эффект от услышанных слов не замедлил сказаться и первым это обнаружил Сангре. Поморщившись, он с укоризной заметил инквизитору:

– Тю на тебя. Я ведь предупреждал, что отделаться значительно приятнее, – и, повернувшись к Улану, констатировал: – Ошибся я в нем. Геройство так не пахнет.

– Нога, – наконец выдавил фра Луис.

– Как ты кратко изъясняешься, – восхитился Сангре. – Даже я понял сие немецкое слово. Ну да, филейная часть вкуснее, да и костей там поменьше, но чего нема, того нема. Зато свежатинка, всего полчаса назад оттяпали, – и он властно распорядился. – Дайте-ка мне, ребятки, на пробу.