Михаил Маришин - Звоночек 4

— Ты б мне тогда хоть оружие оставил, что ли, — попросил лесник.

— Это не могу. Учтено. Да и при Советской власти только навредит. А чтоб не навредило, вопрос надо в самой Москве решать. Так что пока лучше головой думай, что тут вокруг тебя и как, да не теряйся, если европейские цивилизаторы в наши дикие дебри пожалуют. Головой, знаешь, натворить можно не меньше, чем винтовкой.

Потом мы долго ехали молча и заговорили лишь на болоте, когда высыпали из пропитанных кровью мешков пшеницу, которую было очень жалко Григорию, но и в пищу он ее принять не мог. В эти мешки мы набили земли, да привязали в качестве груза к двум ушедшим в трясину телам. Концы в воду. После этого лесник вывел меня на тракт Друскеники-Гродно и я, забрав гаубичный прицел и «Томпсон», но оставив оба ВИСа Григорию, поехал знакомой по рейду дорогой к Немново, где был уже утром. Напарник же мой с подводой, на которой все оставались четыре чистых мешка, лежавшие внизу, ушел восвояси.

За целый день меня никто не хватился. В Немново думали, что я уехал в Гродно, а там, соответственно, наоборот. Но вернулся я очень вовремя, поскольку меня срочно вызвали к командиру корпуса. Справившись о ходе работ по «Сандерлендам» и услышав в ответ, что, собственно, наше дело сделано, самолеты разгружены, вытащены на берег и ими уже занимаются только авиаремонтники, он кивнул и сказал:

— Ну и хорошо, что все успел. Собирайся, тебя вызывают в Москву.

Тук-тук, тук-тук — стучат на стыках железнодорожные пары. Я слышу их сквозь сон и чувствую, как с меня стаскивают теплую шинель.

— Вяхр, уймись, дай поспать, — бормочу, вцепившись в одежду и не отрывая головы от плащ-палатки, брошенной на сваленное в моей половине вагона сено. В ответ слышу недовольный храп, чувствую теплые губы, щекочущие шею. И вдруг коняга больно прикусывает меня зубами за ухо!

— Ай! Черт! Больно же! — крикнул я в голос, откинув шинель и рывком сел на своем ложе. Вяхр, приняв «черта» на свой счет, обиделся и отошел от меня. Развернувшись задом и задрав хвост он коротко заржал, видимо так, по своему, выражая свое отношение к лентяям, позволяющим себе валяться, когда солнце уже оторвалось от горизонта. Конец августа. Зябко по утрам. Поежившись, я как был, в кальсонах и нательной рубахе, вскочил на ноги и принялся энергично делать зарядку, чтобы разогнать кровь. Намахавшись, скинул крышку и зачерпнул ведром воды в стоящей посреди вагона «общей! деревянной бочке, дав коню напиться. Затем, откопал припрятанный мною в дальнем углу под сеном мешок с овсом и, развязав его, устроил своему четвероногому другу роскошный завтрак. Конечно, Вяхр с голодухи не помирал, сена у нас полно, но овсом захрустел с превеликим удовольствием, простив мне все обиды и прегрешения. Пока он был занят, взял лопату и, отворив дверь вагона, выгреб наружу с конской половины подстилку вместе со всем, что там было навалено за ночь. Набрал и разбросал по полу полдесятка охапок свежего сена.

— Ну, хорош, хорош, лопнешь! — забрал я мешок, который успел облегчиться килограмм на десять. — На-ка вот, яблочками лучше похрусти. — Поставил я перед ним высокую корзину без ручки, которую всю ночь прикрывал собственным телом. Вагон к этому времени как раз проветрился и я закрыл дверь, тем более, что въезжали на станцию и светиться в нижнем белье перед стоящими на перроне людьми было неприлично.

— Тучково, — прочитал я название на здании вокзала. — Часа через два уже на месте будем.

На месте, это на складах НКО на восточной окраине Москвы. Ведь не ради же меня поезд из самой Польши гонят. Мой вагон вообще последний. Прицепили по моей личной просьбе, ВОСО не возражало. А впереди пятнадцать платформ с 220-миллиметровыми польскими мортирами, да у самого паровоза вагон охраны со взводом бойцов. Мне бы, конечно, было бы удобнее где-нибудь у ЗИЛа сойти, но начальник поезда предупредил, что пойдет через северную часть московского кольца от Белорусского вокзала на Савеловский и дальше. Так что Вяхр пусть хрумкает вдоволь, ему еще меня сегодня от самого Лосиного острова домой везти.

Обиходив коня, занялся собой. В первую очередь развел огонь в разборной жаровне, которую сам же и сварганил еще в Польше из тонких металлических листов. Поставил на нее греться воду в котелке, а сам стал умываться, зачерпывая пригоршнями в бочке так, чтобы обратно не лилось. Мне из нее еще пить. Затем, прикрепив на стенку небольшое зеркальце, побрился. В столицу еду, да еще с войны, должен как на парад выглядеть.

Котелок у меня один, поэтому после водных процедур пришлось ждать, когда закипит вторая порция воды. Завтрак у меня сегодня тоже лошадиный — овсянка. Зато от пуза, несмотря на то, что половину краюхи хлеба пришлось пожертвовать Вяхру, иначе поесть спокойно он бы не дал. Снова помыть котелок, вскипятить, заварить, попить чаю — время летит незаметно. Вот уж и Одинцово проехали. Пора собираться, а то так в нижнем белье и попросят на выход. Пока седлал коня, собрал в самодельную брезентовую чересседельную суму вещи, пока отряхнулся от сена, одел на себя форму со всеми наградами, висевшую, чтобы не мялась, на плечиках под потолком, пока помыл ноги и натянул сапоги, пока начистил их до зеркального блеска — вот уж состав и стучит, медленно проходя стрелки перед Белорусским вокзалом. Затянув портупею с кобурой я подумал было, что неплохо было бы покурить и совсем уж собрался достать табачок и трубку, как состав наш остановился. Снаружи сквозь духовые окошки доносились разговоры людей, стоящих на перроне, в которые вдруг вторглись властные, громкие требования разойтись и пропустить. В дверь гулко забарабанили.

— Открывайте, милиция!

Какого лешего от меня надо? Ладно, откроем, раз просят. Изнутри дверь удерживал брезентовый ремень, который я скинул и откатил створку на метр в сторону. От людей меня теперь отгораживает только поперечная доска-засов, которую я установил, чтобы Вяхр, не дай Бог, на ходу не выпрыгнул.

— Лейтенант госбезопасности Черепанов, ГУГБ! — представился мне чекист, возглавлявший группу из трех сержантов ГБ, усиленную десятком милиционеров. — Вы бригинженер Любимов?

— Да, я бригинженер Любимов, — подтвердил я настороженно. — Что-то случилось?

— Нам надо осмотреть вагон. Самойленко! Организуй двух понятых! — не терпящим возражений тоном объяснил мне лейтенант причину своего визита.

— Пожалуйста, — пожал я плечами, раскрывая дверь настежь и убирая доску, — смотрите.

По знаку лейтенанта сержанты азартно, гурьбой ринулись внутрь и тут же вывалились наружу. Первый, получив обоими задними копытами в грудь, раскинув руки собрал остальных.