Михаил Маришин - Звоночек 4

— Товарищ нарком, обстоятельства сложились так… — начал было я оправдываться, но Берия меня резко оборвал:

— Обстоятельства сложились так, что ваш вопрос будут разбирать в ЦК. Поэтому вы сейчас же сядете и письменно подробно все изложите еще раз. Начиная с того, как получилось, что вы отправились на Халхин-Гол. И советую вам, товарищ капитан, в ближайшее время вести себя тише воды. Может быть, тогда нам удастся прикрыть вашу самодеятельность. Как вы вообще посмели влезать в международные вопросы?!

— Обстоятельства, товарищ нарком…

— Это я уже слышал! Идите!

Вечером, удержавшись от острого желания напиться, вызванного ощущением полной беспомощности, я решил для себя, что сколько бы времени у меня ни осталось, я проведу его с семьей. И следующие три дня, когда я не притрагивался даже к газетам, стали для детей и Полины, взявшей по такому случаю отгулы, настоящим праздником. Мы все вместе бездельничали, валяясь на пляже, смотрели кино и театральные постановки, ездили за покупками, на которые, в том числе и бесполезные, я истратил уйму денег, гуляли в парке Горького. Впервые за много лет мне вдруг удалось расслабиться и выбросить из головы все железки, войны, интриги, но все хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. На четвертый день меня с утра вызвали в наркомат, где Берия действительно объявил мне выговор «за действия, не согласованные с наркоматом» и, одновременно, вручил сразу «Трудовое красное знамя» за открытие алмазных месторождений и «Красную звезду» за Халхин-Гольские похождения.

— Мы знаем, что вы, товарищ капитан, предпочитаете деньгами, но в этот раз награда такая. Никаких отчислений от добычи алмазов участникам поиска решили не давать. Только единовременная премия, снятие судимости и правительственные награды в зависимости от вклада. А боевые заслуги и вовсе рублем не измерить.

— А как же самураи? — спросил я у Берии, имея в виду пленных, привезенных в Москву.

— Передали с рук на руки японскому послу. ЦК принял соломоново решение, — улыбнулся нарком, правильно поняв мой вопрос. — Гадить надо, пока не поздно. Если вообще поверят. Барана не пустили на мясо, но и стричь с него лишнего не стали. Шерсти мало, мороки много.

— У нас в Москве до сих пор японские дипломаты работают? — удивился я.

— Мы воюем только с Пу-и. И Микадо это полностью устраивает. Он не обстреливает линейным флотом с моря наши города, а мы не топим его торговые суда и не мешаем перебрасывать подкрепления в Маньчжурию. Перевозки на Тихом океане, правда, пришлось прекратить.

Я промолчал, переваривая услышанное. Уж больно непривычны были для моего сознания, упершегося в войну до победного конца, происходящие события.

— А вы, товарищ Любимов, спокойно работайте, — подойдя ко мне, он ободряюще хлопнул меня по плечу, истолковав, видно, мое молчание по-своему. — Работайте. Занимайтесь своим делом, — повторил он и подчеркнул. — Своим!

Так закончилась для меня эпопея, в ходе которой я и в геологии отметился и в авиации, с натяжкой, послужил.

В новый, 1939 год Советский Союз вступал в сиянии трудовой и боевой славы, подтвержденной на всесоюзных стройках, заводах и на полях сражений, охваченный небывалым энтузиазмом трудового народа, успешно покоряющего новые высоты на пути своего движения к коммунизму. Во всяком случае, так сказал Сталин в своем предновогоднем радиообращении и не было причин ему не верить. Действительно, в 38-м году ввели в строй Медвежьегорский металлургический комбинат, опирающийся на карельскую руду и печорский уголь, построили тысячи заводов, электростанций, шахт, карьеров, нефтяных вышек и километров железных дорог. В том числе и такие ключевые предприятия, как Кольский никелевый завод, избавивший СССР окончательно от необходимости закупать этот металл за рубежом. Экономика страны, хоть и обременяемая все больше и больше военными расходами, тем не менее, росла и развивалась много быстрее, чем конкуренты из буржуазного мира. Обладая ограниченными ресурсами, правительство СССР концентрировало их на важнейших направлениях, добиваясь вытягивания «локомотивными» отраслями промышленности остального народного хозяйства. И в этом его, не на митингах и партсобраниях, а на деле и не без собственной выгоды, поддерживал народ. Сравнение интенсивности и производительности труда с 13-м годом или с доступными зарубежными данными, а также процента брака, коэффициента использования оборудования и машин, стало коньком советской статистики, которую, гордясь показателями, порой даже без комментариев, печатали в газетах. Иную статистику, касающуюся ширпотреба, в газетах не публиковали, да и вообще, кажется, не вели, понимая, насколько мы уступаем в этом плане буржуазным странам. Тем не менее, и на этом направлении наметились некоторые подвижки. После долгих споров и обсуждений в Верховном совете монополия государства на средства производства дала трещину. Осенью прошлого года приняли «предварительный» закон по которому было введено понятие «собственности трудящихся». Теперь лица, трудоустроенные не менее девяти месяцев в году, могли кооперироваться и вкладывать свои сбережения в предприятия, на которых сами они не работали, получая, как и в заграничных акционерных обществах, дивиденды от прибыли. Но если вдруг пролетарий или колхозник вздумали бы возомнить себя рантье, то после трех месяцев тунеядства все их права на долю в кооперативах без разговоров отчуждались в пользу государства. Кроме того, акционер должен был быть готов в любой момент подтвердить то, что вложенные деньги честно им заработаны и не являются нетрудовыми доходами. Передавать средства родственникам, кроме самых близких, для участия в кооперативах запрещалось. Свободные деньги, которые с трудом можно было реализовать в предметы ширпотреба, в народе имелись и, хотя зима не самое благоприятное время для строительства, процесс пошел. В советской прессе появились специальные страницы, целиком отданные под объявления на сбор средств под конкретные цели и в областях даже стал выпускаться специальный журнал «Народная кооперация», в котором печатались еженедельные отчеты по общесоюзным и региональным проектам. Закон встретил полное понимание и одобрение народа, в руках которого теперь был инструмент собственного самообеспечения ширпотребом, а еще способствовал дальнейшему снижению текучести кадров и отодвинул на задний план вопрос иммигрантов, который на проверку, оказался не таким уж и страшным.

До конца 38-го года в СССР прибыл почти миллион человек, претендующих на советское гражданство, включая испанцев. В основном это были бывшие эмигранты, покинувшие Россию после Гражданской, немцы-антифашисты, чехи, не желавшие жить под властью гитлеровцев, измученные безработицей французы и американцы, шведы и англичане. Такой приток рабочей силы во многом позволил снизить остроту кадрового голода в промышленности, обострившегося в связи с массовым призывом весны 38-го года. Хоть высококвалифицированных рабочих среди приезжих было очень мало, но основная их масса, успевшая поработать на западных заводах, побатрачить на фермах, знала, как подойти к станку или водить паровоз, машину или трактор. Лица, получившие вид на жительство, распределялись сообразно их профессии и еще служили важным источником технической информации. Так, благодаря французким рабочим, направленным в Запорожье, удалось подкорректировать технологию и значительно повысить надежность моторов М-87, благодаря чехам для нас открылся способ получения металлического титана, а немцы способствовали развитию и удешевлению производства синтетических смол. Конечно, эти люди не приходили к главному технологу и не выкладывали перед ним весь процесс, но по крупицам, от каждого понемногу, удавалось получить достаточно полную картину. В общем, жить в СССР стало лучше и веселее, как в ином мире сказал товарищ Сталин, а еще — интереснее.