Дмитрий Билик - Короны [дилогия; СИ]

— Я благодарен судьбе и Трем Богам, — тихо сказал он. Во рту стало непривычно сухо и каждое слово давалось с большим трудом, словно, чем больше он говорил, тем больше жизни из него вытекало. — Благодарен, что мне удалось послужить вам…

Лорд закричал что-то, стал бить его по щекам, трясти, но Фергусу было очень трудно смотреть на него. Вспухшие, лениво тянущееся прочь обитатели неба звали его, теперь он должен был стать одним из них. И сил противиться больше не было.

Фергус Войл, стражник его светлости лорда Виргирдских земель Иллиана Лейтли вздохнул в последний раз и умер.

Фергуса Войла, у самого края плато Горы Богов, с которого открывался вид на все дальние земли, хоронил лично Ил. Сам копал могилу, повязывал глаза мертвому стражнику и сдвигал камешки в честь Трех Богов. Роман Валерьевич посоветовал ему погрести стражника подальше от деревьев и построек, хотя Турову и показалось, что лорд не вполне услышал старика. Лейтли никто не торопил, напротив, Руслан при Ване сказал своим, что отправление переносится на вечер.

Игоря телепаты похоронили в сторонке, стараясь особо не попадаться на глаза, чтобы не нервировать и без того угрюмых кинетиков. Кто-то даже срубил крест, другой негромко, будто стесняясь, произнес молитву. «Ученые, а в Бога верят», — размышлял о парадоксальности произошедшего Туров.

Первую половину дня он провел около рыдающей Лены. Оказалось, даже циничного и стервозного квика можно выбить из своего привычного амплуа. Но потом Ленка все же взяла себя в руки и буквально прилипла к Илу, теперь молчаливому и мрачному лорду. Казалось, в самом Лейтли что-то надломилось, будто он успел привыкнуть к этому нескладному сообразительному парнишке, годившемуся по возрасту бывшему рыцарю в сыновья.

Ивану и самому было жалко Фергуса, хотя это чувство сильно разбавлялось невозможностью поверить и осознать случившееся. Только-только Войл с важным видом проходил мимо, с красными от недосыпа глазами и обеспокоенный различными хлопотами, а теперь его остывшее тело лежит в земле. Будто кто-то невидимый решил, что тот свет, который Фергус давал миру, больше не нужен. Щелк, и переключил тумблер.

И ведь не сказать, что Туров не видел до сих пор смертей. Видел, достаточно. И многим сам был причиной. Никто не скажет, что они ему дались легко. Но вот именно та нелепость, при которой погибли два человека — за что умерли, почему? — наводила на философские размышления. Ивана охватил мерный поглощающий сплин, выбираться из которого ему не хотелось.

Он некоторое время бродил вокруг, пока случайно не приткнулся к Руслану, сидевшему в таком же грустном молчании рядом с Романом Валерьевичем. Почему-то с ними Иван почувствовал себя легче, будто они испытывали сейчас то же самое, а может и по другой причине — ни Меренков, ни Яникеев не перешептывались о случившемся, опасаясь вдруг повысить голос.

— Значит трое, — голос Руслана заставил Турова вздрогнуть. — Всего трое?

— Уже нет, остался один, — ответил Роман Валерьевич.

— И вы, профессор, конечно, не скажите кто?

— Конечно, не скажу, — кивнул ясновидец. — От этого зависит будущее. Ваше знание добавляет слишком много вероятностей развития дальнейших событий. И не факт, что в результате него не погибнет больше людей. Я выбрал худшее из зол.

— Но вы можете сказать, кто это не будет?

— Это то же самое, что и намекнуть, кто умрет. Знаете на что это похоже, Руслан Рашидович? Когда нападает толпа на человека, а он достает пистолет. И все знают, что там всего лишь один патрон. Всего один, а их вон как много. Но никто не решается ударить первым, потому понимает — тогда пуля достанется ему. Может, я немного примитивно объясняю, но так оно и есть. Только толпа это мы все, будущее — тот самый человек, на которого напали. Понятно?

— То есть, залог успешной реализации вашего плана — неведение окружающих?

— Именно так, — согласился Роман Валерьевич. — Сохранение всех исходных данных, как я это называю.

— Ладно, а что до второй части плана?

— И тут все тоже без изменений, Руслан Рашидович. Нам по-прежнему будет нужен сильный телепат.

— Вы меня извините, но мы же сами всех понизили, — вмешался Туров. — Вдобавок эти телепаты, как Игоря похоронили, так ушли сразу. Надо тогда вернуть. Подождите, а зачем вам телепат?

— Только телепат победит телепата, — загадочно сказал Роман Валерьевич. — Так будет.

— С чего вы взяли? Нас почти десять кинетиков, он не сможет физически залезть в голову к каждому. Без проблем его вынесем…

— А что, если он спрячется среди королевского войска? Или вы, Иван Сергеевич, будете «выносить» всех подряд? — Роман Витальевич не сказал в открытую, что Ваня дурак, но чувствовал себя Туров именно так. — Конечно, можно было бы использовать вашу знакомую, Елену Григорьевну. Квик, да еще с защитой от телепатии, практически стопроцентный успех на победу.

— Но…

— Но Елену Григорьевну вывели из игры. Восстанавливать силы она более двух недель. Видимо, Михаил Эммануилович действительно ее опасался.

— И сражение произойдет раньше, чем по прошествии двух недель? — догадался Туров.

— Раньше, — кивнул ясновидец. — Поэтому и будет нужен телепат. Понимаете, когда один телепат вторгается в сознание другого, это не проходит бесследно. Подобное можно сравнить лишь с дуэлью снайперов в разрушенном Сталинграде. Это своего рода блик оптического прицела на солнце, противник тебя сразу заметит.

— То есть, когда Канторович полезет в голову нашему телепату, тот заметит его посреди тысячного войска?

— Именно, Иван Сергеевич, именно. Все довольно просто.

— Но как он сообщит нам, если, к примеру, Канторович возьмет верх над ним?

— Никак. Это будет битва двух умов, битва двух телепатов.

— Профессор, но я возвращаюсь к тому, что сказал. Где мы теперь возьмем телепата? Догонять их?

— Не беспокойтесь, Иван Сергеевич. У нас будет свой телепат. В свое время он будет.

Уходили почти затемно. Иван подумал, что логично было бы переждать ночь и отправиться в путь утром, но вряд ли кто теперь хотел оставаться в пустой деревне, рядом со свежими могилами. Иллиан не прощался со своим бывшим стражником и не стоял молча у места его захоронения. За все время своего путешествия, Иван выяснил, что скорбеть по покойникам после их погребения, значит поддаться влиянию Проклятого, Темного Бога, отвергнутого Тремя Богами. Чтить и славить мертвецов — это сколько угодно, но плакать о них — ни-ни.

Этот обычай был одним из немногих, который Иван одобрял. Смерть — лишь продолжение жизни. Хотя часто бывает, что и не твоей. Но какая по сути разница? Вот Ил, кровь земли кантийской, выращенный на почтении Трем Богам, похоронил Фергуса с почестями, которых удостаивается не любой воин, но не проронил ни слезы. Потому что в его мире так было должно.