Юрий Гельман - Перекресток Теней (СИ)

Северин посмотрел на него задумчиво, потом тихо произнес:

— Нужно жить дальше — всем нам. Русло реки свернуло с прежнего направления, и перед нами открываются новые пути. Теперь я, скорее всего, не задерживаясь ни на один день, отправлюсь в Брие. И кто пожелает поехать со мной, тот получит не только кров, но достаток и покой.

Он взглянул на женщин, те молчали, отвернувшись.

— Ваша милость, я готов служить вам до конца моих дней, — заверил Тибо.

— Полагаю, у меня будет возможность оценить твою преданность, — ответил Северин.

— Сеньор, — робко позвала Ребекка после паузы, и было видно, что страшное утро для нее все еще продолжается, — а почему сеньор Венсан сказал «береги нашу дочь»?

— Ты действительно хочешь это знать? — спросил Северин.

— Да.

— Тогда знай, что в ту ночь… ты понимаешь, о какой ночи я говорю… так вот, в ту ночь с тобой был Венсан, а не я… Меня удержала робость, тогда как он воспользовался тем, что я с ним поделился…

— Господи! — вырвалось у Ребекки. — Господи, прости этому человеку, как прощаю ему я…

— Выходит, я убила собственного отца?! — воскликнула Эстель, вскакивая с табурета.

Северин де Брие поднялся, выставил руки и не дал девушке убежать.

— Господь простит тебя, девочка, — тихо сказал он, прижимая голову Эстель к своей груди.

— Как мне жить с этим дальше? В моей душе померк свет и наступил мрак…

Северин отстранил девушку от себя и тихо сказал, глядя ей в глаза:

— Жизнь, моя девочка, — это бесконечный поединок света и тени, и никому не дано знать, где кончается свет и начинается тень, и никому не дано знать, что есть одно, а что — другое…

Утро без настроения — это даже не катастрофа. Это особое состояние души, когда любой шорох может стать раздражителем, — не то что случайный телефонный звонок или голос на лестничной площадке.

Инна проснулась, когда еще было темно. Она лежала на спине, а перед глазами видела не привычный сумрачный потолок в сеточке тюля, а огненно-кровавые языки пламени, жадно тянувшиеся к ней. И в этих отблесках неизвестного огня мелькали чьи-то скрюченные фигуры и бесконечные лица — незнакомые и какие-то жалкие. Казалось, каждое нуждалось в сочувствии… И звуки — какофония звуков сопровождала этот хоровод. Что-то визжало, что-то скрежетало, ныло, рыдало, канючило и хохотало вокруг.

Дрожащей рукой она потянулась к ночнику и успокоилась только тогда, когда конус желтого света выпал из-под колпака торшера. Кошмар исчез — улетучился в одно мгновение.

«Господи, что это было?!» — подумала она и вдруг с поразительной ясностью вспомнила свой последний сон. Лужайка перед парижским особняком, тугие плечи натянутого лука, кровь на груди умирающего Венсана де Брие и его грустные помутневшие глаза.

Инна вскочила, заметалась по комнате, потом тихо, обессилено села на кровать. Она совершенно не знала, что теперь делать…

Механически, как на автопилоте, умылась, привела себя в порядок, убрала постель. Завтракать не хотелось — заставила себя проглотить бутерброд с сыром и чай. Включила компьютер. Надежда на утреннее сообщение теплилась в ней. Но почтовый ящик был пуст.

«Ничего, еще целый день впереди, — подумала она, успокаивая себя. — У него ведь тоже заботы по утрам: завтрак там, уборка, рынок…» Придумала сюжет для Андрея, чтобы оправдать молчание.

Потом снова открыла почту и решительно написала: «Доброе утро, Андрюша! Я сделала всё, как мы договаривались. Сначала я думала, что умру от страха! Но ты не представляешь, как мне на самом деле было легко! Просто я знала — ради чего всё это делаю… Напиши мне…»

Письмо успешно отправилось — исчезло в пространстве, упало в бесконечность. Но не пропало бесследно: по каким-то замысловатым траекториям оно должно было непременно долететь к тому, кому было адресовано, и обозначиться в его почте в разделе «Входящие».

Она стала ждать. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Тысячи, миллионы возражений против этой истины можно выслушать и принять от разных людей, тысячи и миллионы примеров иных испытаний. Но любой из этих людей, когда бы сам столкнулся с ожиданием, непременно бы сказал: да, именно это самое мучительное, что только может быть в жизни.

И пришел вечер — и ушел вечер. И наступила новая ночь — и прошла ночь. И только на следующее утро женщина поняла, что тает, что уменьшается в размерах, что ожидание — съедает ее, истончает, превращает в тень…

Она встряхнулась, умылась ледяной водой. Она знала, что таким способом можно быстро вернуть кровь к голове, можно отыскать равновесие.

«Так, сосредоточилась — и вспомнила: куда ты положила визитку? — говорила она себе, шаря по полочкам и ящичкам своего секретера. — Не могла же ты ее выбросить, нет такой привычки — сразу избавляться от хлама. Должно отлежаться, и только время покажет, что нужно выбросить, а что сохранить. Так, вот она!»

— Здравствуйте. Мне бы с телемастером поговорить…

— Извините, это невозможно, — ответил девичий голос, в котором звучал не вежливый отказ, а тревога и беспокойство.

И эти ноты в одно мгновение вошли в унисон с нотами собственной души.

— Почему? Что-то случилось?!

В трубке всхлипнуло, потом тот же девичий голос сказал:

— А почему вы решили, что что-то случилось?

«Да, тут я оплошала!» — подумала Инна.

— Мне показалось, что вы чем-то расстроены… — сказала она.

— А мне показался знакомым ваш голос, — сказала девушка.

— Правда? Но я звоню по этому телефону только второй раз в жизни, и в первый раз говорила с телемастером, а не с вами…

— Инна Васильевна, это вы?

— Господи! Кто это?

— Это Катя Коробейникова, мне папа всё рассказал про вас…

— Катенька, солнышко! Я не могу поверить! Андрей Глыбов — твой папа?

— Да, только это его литературный псевдоним.

— И он… рассказал тебе… про нас?..

— Да, Инна Васильевна. И я читала всю вашу переписку…

— Девочка моя, прости меня!

— За что?

— За то, что я вторглась в вашу жизнь…

— Нет, что вы! Напротив, это я должна благодарить вас.

— За что?

— За то, что вы вернули папу к жизни, к творчеству. И еще… Знаете, что он сказал мне в пятницу вечером? Он сказал, что с вашей помощью понял, как нужно любить близких людей…

— Я тронута, я сражена…

— А я сражена вашими письмами и стихами…

— Катенька, девочка! Об этом после поговорим… Что же с папой?

— Он в больнице, у него прединфарктное состояние.

— Господи! Когда это случилось?

— Вчера утром, когда проснулись, папа стал жаловаться на сердце, и мы вызвали «скорую». Мамы сейчас нет, она приедет только завтра. Но в больнице маму знают, там дежурят хорошие врачи… Она им звонила…

— Он в сознании?