Максим Фримен - Интересное время или Полумесяц встает на закате (СИ)

Копнув дебри своей бездонной памяти, я был вынужден признать, что ничего не помню, потому что эта чертовка показала мне смачную дулю, сообщая этим самым, что у меня одной проблемой со здоровьем стало больше.

— Ничего, — пожал я плечами и тут же скривился от боли.

— И чего вы такой неугомонный, больной? — ко мне подошла медсестра с приготовленным для укола шприцем. И тут, скажу я, смелость моя отступила на второй план.

— Может быть, обойдемся без укола?

— Молчите, — оборвала меня девушка. — Дайте сюда руку, — она требовательно протянула свою ладонь. В поисках спасения я посмотрел на напарника. А тот, собака, как ни в чем не бывало продолжал жевать и с интересом смотреть на приготовления к моей «казни».

«Что за черт? — во мне вспыхнула злость. — Какая-то малявка будет мной руководить?!»

— Девушка… — начинаю я и осекаюсь на полуслове, застряв взглядом в ее глубоких карих глазах. Обрамленные пушистыми ресницами, они превратились в два огромных озера, а те, в свою очередь, в омуты. Не отдавая себе отчета в действиях, я протягиваю ей руку, и она делает укол. Боли нет. Есть только ее глаза и пухленькие губки.

— Вот видите, — говорит она. — А вы боялись.

— А еще две недели подряд безбожно матерился, — вставил сержант, снова хрустнув яблоком. Проделав эту процедуру пару раз, Аскорбин метнул огрызок в окно, и зазвеневшая урна возле ворот госпиталя лаконично намекнула, что трехочковый засчитан и «Chicago Bulls» — любимая команда напарника — выходят в финал. — Yes!!! Мастерство не пропьешь.

— Алкоголик, — бросила медсестра, презрительно сморщив носик.

— Да что вы, барышня, я ж не пью, — приложил к груди пятерню сержант. — Разве ж можно обвинять человека в болезненном злоупотреблении только из-за одной фразы?!

— Который раз убеждаюсь, Аскорбин, что ты трепло, — проговорил я. — У вас в Праге все такие?

— Какие такие? — деланно удивился чех.

— Да вот такие, — я задумался, подбирая цензурный эпитет, и когда нашел, сказал, — болтливые. О! Ты мне светленького принес?

— Немецкого или чешского? — осведомился Аскорбин.

— Хмельного, — сказал я. — А больше меня ничто не интересует.

— В госпитале запрещено распитие спиртных напитков! — вознегодовала девушка.

— А как же культура наших народов?

— Да засунь ты себе свою культуру… — разозлилась девушка. Аскорбин же указал пальцем на меня и одними губами произнес: «И ты, кэп, свою туда же засунь. Вместе ходить будем».

— Милая девушка, вы так прекрасны, когда злитесь, — елейным голосом проворковал я (насколько это было возможно). — А когда вы говорите что-то, ваш носик так красиво дергается, — я заулыбался самой светской улыбкой. Спокойная речь заставила медсестричку зардеться, и она, потупившись, обтянула свой беленький халатик. «Ладно, — сказала она. — По одной можно». После этих слов кареглазая красотка вышла из палаты.

Пока девушка покидала помещение, две пары глаз восхищенно взирали на ее идеальные формы. Но едва щелкнул замок, как я обратил все свое внимание на товарища:

— Настоящий мужчина никогда не будет долго смотреть в одну сторону, если там нет замечательных женских прелестей.

— Это точно, командир, — щелкнул пальцами парень. — Тебе банку открыть, я полагаю?

— А ты еще не открыл? — удивился я. — ЖИВО!

— Есть, капитан, — козырнул напарник и достал из пакета две банки пива. Пшикнув, банка перекочевала в мои загребущие лапы, и я с наслаждением присосался к ней.

— Ох, — я даже зажмурился от удовольствия. — Давненько… давненько не пил холодненького. Класс!

Пиво немножко горчило на языке, вызывая целую бурю положительных эмоций. Наконец-то хоть какой-то отдых после вечных перестрелок и прогулок рука об руку с госпожой Смертью.

— Медицина говорит, что скоро на ноги тебя поставит, — сообщил сержант.

— Не-а, — мотнул я головой. — Я еще полежу и на ее попку погляжу. — Я подумал с секунду и припечатал напоследок: — И, может быть, пощупаю.

— Все, — вынес диагноз Аскорбин. — Кэп здоров!

— А я и не болел, — осклабился я. — Еще по одной давай.

Напарник заговорщицки подмигнул и выудил из нагрудного кармана небольшую фляжку с коньяком. Фляга была из закаленного хрусталя. Поэтому я не только разобрал, что внутри, но и полюбовался радужными бликами от приветливого и мягкого итальянского солнца, ласкающего эту землю не один десяток лет.

— Вот это я понимаю, — сказал я. — Подготовился для посещения страждущей души. Объявляю вам благодарность, сержант.

Аскорбин протянул мне флягу:

— Не увлекайся, а то просекут.

— А ты не парься, мелкий. Где наши, кстати?

— На задании, — ответил сержант. — Это… командир, можно глоток?

— Нет, — улыбнулся я хищно. — Это помощь пострадавшим от войны, — и спрятал четвертинку под подушку. Поманив пальцем напарника, я прошептал: — Может, раскачу с сестричкой.

— Ой, Лис, — отошел от меня Аскорбин, — хитрый ты кадр.

— А я еще и не то могу. Ладно, вали на все четыре стороны. Отпускаю. Спасибо, что навестил.

После визита сержанта прошло три дня. Я уже мог — с разрешения врачей — выбираться в госпитальный парк на прогулку. Естественно, в форме; не мог же я разгуливать в одном исподнем по приличному месту. Так что вид у меня был бравый и независимый. Товарищи по несчастью косились на меня с уважением и завистью, а персонал с неодобрением. Впрочем, женская его часть взгляды бросала далеко не двусмысленные, теша мое самолюбие и гордость.

Опираясь на тросточку, я медленно шел к небольшому фонтанчику. Это было мое самое любимое место во всем госпитале. Конечно, на Вечный город открывался хороший вид и из палаты, но я предпочел побродить там, где царила мягкая прохлада и свежесть. Короче, здесь было самое благословенное после Северной Африки место — тенек. Как мало нужно для солдата.

Только я присел на холодный гранит и опустил руку в прозрачную воду, где — вот красота-то! — резвились золотые рыбки и отражались белые облака, лениво плывущие по небосклону, как вдруг…

— И вы здесь, мой рыцарь без страха и упрека? — возле меня остановилась моя медсестричка, иронично глядя на меня.

— Тут-тут, — протянул я. — Где ж мне еще быть?

— В палате, — лаконично ответила девушка.

— Спасибо. Належался уже. Присаживайтесь, — я похлопал ладонью подле себя. — Здесь хорошо.

— Надо же, — девушка присела и улыбнулась мне. — В суровом вояке проснулись чувства.

Я посмотрел на нее отстраненно.

— Это можно воспринять как оскорбление.

— Да ладно вам, — рассмеялась она. — Я не хотела вас обидеть. Извините.

— У вас бы все равно ничего не получилось: я не из обидчивых.

— Зато остры на язык.

— Что есть, того не отнять, — подмигнул я ей. — И я бы не сказал, что вам это не нравится. Даже наоборот.