Юлия Гай - Один за двоих (СИ)

— Ты понимаешь, что ни в одном из миров нет места, где вы с Шику могли бы спокойно жить. Он — нарьяг, а ты — преступник, этим все сказано. На что ты надеялся?

— Я думал, мисс Джонс поможет…

— Тю! Майра с радостью заберет мальчика. Для опытов. Даже если вас по какой-то причине не прикончат сразу, в чем лично я сомневаюсь, тебя ждет долгое заключение. А Шику до конца жизни сделается игрушкой ученых.

— Хочешь сказать, смерть для нас — лучший выход? — мрачно усмехаюсь я.

— Для мальчика — да, — Вера больше не прячет взгляда, от ее спокойных рассуждений меня колотит, будто влез в камеру рефрижератора, — и для тебя его смерть будет выходом. Один ты имеешь шанс спастись, с больным ребенком — нет.

— Это значит, что ты отказываешь мне в помощи?

Эльви вздыхает.

— Ты собираешься прятаться всю жизнь? Что ты творишь? Мчишься напролом, как дикий вепрь, крушишь, ломаешь, не думая, к чему приведут твои действия. Нажимаешь на курок и лишь потом задумываешься, кого убил.

Брат говорил мне тоже самое.

— Ты как ребенок. Нет в мире ничего важнее твоего громкого «хочу». Носишься со своей местью, которая никому уже не поможет. Пора бы повзрослеть, Райт, и начать, наконец, думать.

— Мое имя Дан, а не Корд.

И я никогда не умел думать, только выполнять приказ. Думали другие — ты, командир…

— Теперь ты один, — Вера умеет зацепить нужную струну, — один за двоих.

Ну, хорошо, убедила. Я во многом не прав. Но есть вещи, к которым нельзя с одним только рассудком. Алгеброй гармонию.

— За Шику я буду бороться до конца!

Оглядываюсь на лежащего нарьяга. Глубокая кома — страшнее слов не найти.

— Я поняла, — кивает Вера, — даю тебе неделю собраться с мыслями. Потом тебе прийдется искать другое прибежище.

Улыбается и взъерошивает уже высохшие волосы. Я не могу не улыбнуться в ответ.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — усмехаюсь я, — спасибо тебе.

— Пойду, погляжу, что там начудили твои парни. Отдыхай. И не думай о плохом. Принести тебе теплого молока?

В бункере три жилых комнаты, ванна и кухонька. Макс и Йохан обосновались в одной из каморок, узкой, как коридор, с двумя койками. Но зато на тумбочке там имеется телевизор и видеоплеер. Ребята, прежде не видевшие чудес оримской техники, приклеились к экрану, как две липучки. Из номера выходят только поесть.

Вторая комната — моя. Вернее, моя и Шику. Вера, конечно, все медицинские манипуляции выполняет сама, но старается лишний раз к спящему нарьягу не подходить. Возможно, он противен ей так же, как и всем остальным — мальчишка нелюдского рода со страшной силой и горящим клеймом на затылке.

Вечером Вера уходит в свою комнату, я там ни разу не бывал. Но предполагаю, что там так же чисто и безлико, как в ее лесной землянке.

Три дня заточения показались мне вечностью. В бункер не попадает солнечный свет, тут серые стены и постоянно капает из умывальника вода. Шику не приходит в себя. Все такой же маленький и жалобный, он лежит на койке, а безмозглый аппарат вгоняет воздух в легкие мальчика.

Машинально поправляю подушку под его головой, неловко задевая выпуклую дорожку шрама. Мне кажется, что ощущаю под пальцами движение.

— Шику! Проснись, малыш, ты уже давно спишь!

Попискивает реанимационный комплекс, капли воды гулко стучат о жестяную раковину. С глухим отчаянием натягиваю простынку на тонкое тело мальчика — грязные багровые тряпки я сорвал первым делом, сорвал и сжег, чтобы даже памяти об этой пакости не осталось. И бусики, браслеты с бубенцами — все уничтожил. Только это не помогло.

— Имей в виду, нам дали всего неделю. Послезавтра срок истекает. Как ты представляешь себе мои дальнейшие действия? Ну же, не подводи меня! Ты должен встать в строй! — Шику никак не реагирует на чушь, которую я несу. И правильно делает. Ничем он мне не обязан, а вот я перед ним — по уши в долгу.

— Слышь, Дан, — Макс шепчет, будто заглянул в пещеру с жутким чудовищем и боится его разбудить, — поставь новый диск, мы на том уже все посмотрели.

— Сколько можно в телик пялиться? — ворчу я, но иду за ним, мягко прикрывая за собой дверь.

Меняю диск в плеере, потом Вера зовет нас обедать. Большая кастрюля в центре стола исходит аппетитным густым паром. Хозяйка черпаком выгребает рассыпчатую гречневую кашу с мясом и накладывает в глубокие миски.

— Посуду каждый моет за собой сам, — предупреждает Вера.

Мы стучим ложками, уплетая обед за обе щеки. В первый день, несмотря на волчий голод, кусок не лез в горло. Вера объясняла это действием излучения, а я кусачей тоской, грызущей меня изнутри. Но на другой день Эльви пригрозила, что станет кормить меня с ложечки, и я сдался. Каша у нее — пальчики оближешь. А моя голодовка никому не поможет.

Макс торопливо елозит мочалкой по тарелке, споласкивает и уносится смотреть очередной боевик. Деликатный Йохан, уверенный, что у нас с Верой роман, тоже убирается восвояси.

— Как там мальчик?

— По-прежнему, — мрачно отзываюсь я, поднимаясь с пустой тарелкой и направляясь к мойке.

— Поставь, я сама, — Вера подходит сзади и кладет руку мне на плечо, — Дан, что с тобой?

— Что со мной? — переспрашиваю я, мгновенно заводясь от ее безмятежно-спокойного тона. — Ничего особенного! Просто мне нечем дышать! Я задыхаюсь… Здесь пыльно и темно, как в чулане, здесь…

— Пойдем, — она мягко тянет меня за рукав.

— Куда?

— Да пойдем же.

Длинный темный коридор, лампы — одна в начале, другая — в конце. Раздвижная дверь в ангар. Вера направляется к геликоптеру и, легко запрыгнув в кабину, заводит винты.

— Дан, — кричит она, — открывай.

Удивленный ее напором, нажимаю на пульте кнопку. Ворота ползут в стороны. Вера машет мне рукой, ветер сбивает с ног, прыгаю на подножку, и вертолет поднимается вверх. Эльви кидает мне шлем, я надеваю, и тут же в наушнике прорезается ее веселый голос:

— Пристегнись, Райт. Хочешь увидеть Нарголлу с высоты птичьего полета?

— Еще бы!

Зимой солнце садится рано. В три часа пополудни небо уже розовеет, снег на верхушках темно-синих гор сиреневатый. Вера обогнула острый, как пика, Нар-Крид. Внизу зияет черной пастью длинное ущелье, про которое говорят, что пропасть там не имеет дна. Его так и зовут — Кир-Зарха, по-нарски «Пасть волка».

— Красиво, правда?

Правда. Красота и там, снаружи, и здесь — внутри кабины пилота. На скулах Эльви нежный закатный румянец, обычно спокойное выражение лица сменилось лукавым. Она рискнула выбраться на прогулку из-за меня, чтобы отвлечь и порадовать. Я понимаю и ценю ее заботу.

Гляжу вниз. Там разрушенная плотина застыла сверкающим каскадом льда, крошечные домики Нарголлы кажутся игрушечными, словно и не постигла их страшная беда. На пике капища, где умирали нарьяги, повис от безветрия флаг с имперской желтой звездой на синем фоне. Странно смотреть на чужой город сверху и вспоминать свой путь, шаг за шагом. Каждый переулок, каждый поворот дороги врезался в память намертво. Вон тракт, по которому удирали. А чуть левее стоянка, где на меня напали морфоиды.