Алексей Живой - Легион: Рим должен пасть. Карфаген атакует. Ганнибал Великий

Каково же было его удивление, когда Марк Акций Памплоний кинул перед ним на доски массивного стола скрученный в трубочку свиток с личной печатью и объявил, что Федор немедленно отправляется в Рим. Вернее, на виллу сенатора Марцелла с тем, чтобы передать ему это послание.

– Твой центурион ранен, а великий Марцелл должен знать, что я скоро снова посещу его дом, – кратко пояснил военный трибун суть задания, снизойдя до откровенности и сладострастно ухмыльнувшись. – Пусть это не станет для него… неожиданностью. Отправляйся немедленно, я прикажу дать тебе самую быструю триеру.

Федор взял свиток и со странным ощущением неправильности происходящего покинул каюту военного трибуна. Увидевшись с раненным в ногу центурионом, которому его врач приказал не вставать, опцион сообщил Гнею о полученном задании. А затем навестил еще раз Квинта, поведав тому, что срочно отбывает в Рим и рыбаку из Бруттия придется пока остаться за старшего. Выходя, Федор даже попрощался.

– Ты чего? – не понял Квинт. – Через несколько дней еще выпьем за победу над галлами, Юпитер порази этих ублюдков!

– Выпьем, – не стал спорить Федор и вышел вон.

Триера не плыла, а просто летела над волнами, выбрасываемая вперед мощными рывками весел полутора сотен гребцов. И в Остии он оказался уже через три дня. Там он взял на почтовой станции коня – на этот раз Памплоний не жадничал и даже подкинул ему в дорогу кошелек, набитый ассами. В нем, кроме жалованья, выданного чуть раньше положенного, находились и «наградные», вполне приличная сумма золотыми монетами достоинством по двадцать ассов каждая. Да и жалованье у него, с тех пор как Федор стал опционом, выросло вдвое. Кошелек просто распух от такого количества денег. Живи да радуйся, но радости Чайка почему-то не испытывал. Впрочем, лишь первое время. До того момента, пока не устремился вскачь по вымощенной каменными плитами и уже такой знакомой дороге на виллу сенатора.

Тем же вечером он вступил в поместье Марцелла и, бросив поводья подбежавшему конюху, поднялся по мраморной лестнице в атрий. Там его встретил чернокожий раб, попросивший подождать его здесь, пока он сходит за госпожой Юлией, поскольку сам хозяин сегодня ночует в Риме на своей городской вилле.

– Валяй, – кивнул Федор, прислонившись к колонне, и поймал себя на мысли, что он еще не видел жены Марцелла, только его самого и красавицу-дочь.

«Странно, что она до сих пор ни разу не появилась. Может, она никогда не выходит к гостям или, не дай бог, вообще умерла?» – предположил уставший морпех, размышляя, что в отсутствие самого сенатора он вполне может передать свиток его дочери, чтобы понапрасну не терять сутки, – вряд ли там содержится военная тайна.

Юлия долго не показывалась, и он, от нечего делать, стал изучать внутреннее убранство атрия, где кроме него присутствовали еще два раба, занимавшихся устранением пыли со всех имевшихся поверхностей и мебели.

Из комплювия [100] падало еще достаточно света, чтобы четко различать предметы. Федор перевел взгляд на неглубокий резервуар прямо под ним, явно предназначенный для стекающей с крыши воды. Вокруг этого небольшого бассейна, подпирая деревянный потолок, стояли колонны. А в специальных настенных нишах помещались какие-то шкафы. Раб открыл один из них, вероятно, что-то искал, и Чайка успел заметить искусно сделанные посмертные маски и бюсты. Скорее всего, это предметы имели отношение к предкам Марцелла и представляли собой его семейную родословную. Фотографии ведь еще не изобрели.

Федор скользнул взглядом по стенам. Они были покрыты штукатуркой, побелены и украшены фресками на различные сюжеты. В основном на морпеха с них взирали многочисленные и грозные боги Рима, но иногда попадались сценки из охотничьей жизни. Пол устилали каменные плиты. Двустворчатые двери, сквозь которые он вошел, выделялись распахнутыми настежь половинками, впуская в раскаленный дом вечернюю прохладу. Бросались в глаза накладки из металла, явно служившие украшениями, а на одной из створок морпех даже заметил подвешенную к ним снаружи колотушку. Обнаружились здесь и засовы, правда, вертикальные, по одному за каждую створку.

Из мебели в атрии находились только небольшой круглый столик, несколько кресел с выгнутыми на греческий манер спинками, пара лежаков и стул, более похожий на обычный табурет, с сильно изогнутыми ножками, изготовленный, видимо, из слоновой кости. Этот странный стул поразил своим видом Федора, никогда не предполагавшего, что столь прозаические вещи могут быть сделаны из слоновой кости. Не менее вычурными выглядели и два спальных ложа – лектуса – стоявших у ближайшей стены, со спинками в изголовье и сбоку. Также роскошно украшенные слоновой костью, черепаховым панцирем и золотом. На них виднелись небрежно брошенные расшитые матрасы, поверх лежало несколько подушек.

«Они здесь спят, что ли?» – удивился Федор. Но потом вспомнил о странной привычке римлян есть, писать и читать лежа, наподобие греков, и все встало на свои места. Он хорошо помнил, Марцелл являлся известным любителем всего греческого. Впрочем, Чайка и сам с удовольствием рухнул бы сейчас на один из этих лектусов и поспал, но сначала следовало выполнить поручение. Не по рангу ему еще расслабляться в атрии у сенатора.

Он так увлекся разглядыванием шикарных причиндалов, что не заметил, как вошла Юлия. Все рабы тотчас покинули помещение, словно находиться одновременно с хозяйкой им там запрещалось.

Провожая их взглядом, Федор поднял глаза и увидел дочь Марцелла. Юлия была прекрасна в своей белой столе. Никакие складки облачения не могли скрыть ее девичью грудь, по последней моде поддерживаемую кожаным ремнем, о котором Чайка, конечно, мог только догадываться. Ее изящная фигура казалась такой привлекательной, что Федор, видевший дочь сенатора последнее время только во сне, не смог оторвать глаз. Он стоял и молча смотрел на нее. Так долго, что наконец вызвал неудовольствие гордой римлянки, и так неизвестно почему терпевшей его невежливость.

– Ты слишком смело смотришь на меня, солдат, – произнесла Юлия подчеркнуто серьезно, делая тем не менее шаг навстречу. – Я могу приказать слугам схватить тебя, а потом попрошу отца, чтобы тебя казнили.

Пройдя еще несколько шагов, она оказалась рядом с легионером. Ошеломленный Федор наконец опустил глаза.

– Прошу простить меня, госпожа, но вы так прекрасны.

– Это грубая лесть, – произнесла Юлия и добавила, внезапно повеселев: – Но ты прощен. Сегодня у меня хорошее настроение, и я оставляю твою грубость без наказания. Что за известие ты мне привез?

– Я привез вашему отцу послание от военного трибуна Памплония, – Федор слегка поклонился и протянул девушке свиток.