Олег Иванов - 1923 (СИ)

— Может быть — это правильный путь, но отправляясь по нему Вы берете на себя много грехов этого мира. Вы готовы рисковать своим перерождением?

— Мне подсказывает сердце. Главное, чтобы наша игра не поколебала равновесия Вселенной. Наше незнание может вызвать разрушительные последствия. Я очень боюсь этого.

— Мы поможем сделать так, чтобы основы мироздания не рухнули. Мы готовы взять девочку. За три дня мы научим её основам.

Надька с Машей пришли, и Коля сказал.

— Маша, ты остаешься здесь на три дня. Тебя будут учить разным вещам, но обижать не будут. Слушайся наставника Линя и тех, кого он тебе покажет. Через три дня я приеду и посмотрю, чему ты научилась. Если мне понравится, я заберу тебя, если нет — останешься здесь — пока не достигнешь успеха. Тебе всё понятно?

— Да, Николай Эдуардович. — глаза девчонки наполнились слезами. Но она сдерживалась.

— Не бойся. Тебя здесь никто не обидит. Просто научат пению и танцам. Главное, слушайся наставника.

Вошёл молодой послушник. Он удивлённо посмотрел на женщин.

— Отведи девочку в женские покои. Я позже приду и расскажу, что надо делать. Пусть подготовят платье и тетушка Ляо ждёт меня. Скажи ей, чтобы она подготовилась — у неё будет очень много работы.

— Вы можете не беспокоиться, Николай. Через три дня мы обучим её всему, что необходимо.

Дело было вечером. Делать было, соответственно стиху, нечего. Заглянув на Петроверигский и узнав, что новостей нет, Николай неожиданно оказался остановлен и выбит из ритма. Впервые за последние две недели он не должен был никуда спешить. Не было дел. Просто не было. Он ошарашено посмотрел на Надю.

— У тебя мысли есть как вечер провести? У нас есть два часа — в 10 у меня встреча в «Веселой Собаке».

— Ну и поехали туда. Там весело. Два час быстро пройдут.

— Ну поехали. Будем чудить.

В «Веселой собаке» было накурено и шумно. На эстраде играл оркестр, какую-то весьма боевую мелодию. Поэты и писатели богемно сидели в своём углу и пили водку. Судя по маханию руками и нетрезвым выкрикам, выпито было уже много. Несколько пар отплясывали какой-то танец. Наверное это фокстрот, подумал Коля.

Ищенко увидал их сразу, как только они вошли.

— Ах, Наденька, закричал он, перекрывая даже громкий оркестр. — Ребята, подвиньтесь. Это же Наденька пришла.

Коля отметил, что его появление вроде как бы и не заметили. Вот так, подумал он, старый, лысый, кому я нужен. Но его уже усаживали на свободное место, поднося стул, расставляя приборы и бокалы.

— Что желаете? шепотом спросил официант интимно наклоняясь к Николаю.

— Портвейн есть?

— Даже португальский порто имеется, ещё из старых запасов.

— Вот и неси пару бутылочек.

— Он недешёвым будет.

— Справимся. Давай, давай.

Компания уже шумела и извивалась около Надежды. Она, уловив разрешающий взгляд Николая благосклонно принимал комплименты и заразительно смеялась. Собутыльники вообще попались весёлые. Шутили они много, и как то профессионально — как конферансье. В целом, было хорошо. Официант принёс портвейн и это было встречено радостным ревом. Его быстро разлили и беседа потекла звонким ручьём. Как Николай понял, это были журналисты — в основном работники ведомственных газет — по типу «Гудка». Сидели они все в одном здании — на Солянке, там где потом будет академия Дзержинского. Сейчас это называлось «Дворец Труда» и было описано Ильфом и Петровым в «12 стульях.».

Коля потихоньку оттаял, и начал шутить. Ему конечно не хватало знания фактуры, но у него была фора в 80 лет. За это время накопилось множество случаев, которые вызывали смех и улыбки. Тем более, что множество этих шуток как раз и были введены в оборот этими ребятами. Он рассказал пару анекдотов, наскоро переделав их на местный лад. Они были восприняты. Он разошёлся и рассказал любимый.

«На артиллерийский полигон заехал мужик на телеге. Лошадка бежит, к телеге козочка привязана, рядом собачка бегает, мужик самокрутку курит. Вдруг начинаются стрельбы, и снаряд разрывается аккурат посреди этого благолепия. Ну, наблюдатель с вышки докладывает, командир на коня, и скачет к месту трагедии. Соскочил с коня и видит — собачка на боку лежит — в брюхе рана в полголовы, лошадка на земле бьётся, ноги оторваны, козочка жалобно мекает — осколками посекло, мужик весь в крови без сознания валяется. Командир подскакивает к собачке.

— Ну что ж ты бедная. Как мучаешься, а? Как же тебя так угораздило? Ну ничего, родная, ничего, сейчас всё кончится.

Достает пистолет и добивает собачку.

Потом подходит к лошади.

— Лошадушка, бедная, как же так получилось то? Ну ничего, сейчас всё кончится, потерпи маленько.

Стреляет, добивает лошадь.

Подбегает к козочке. Причитает и стреляет.

Мужик очнулся, глядит на всё это, потом ноги оторванные схватил, ползёт от командира и орёт.

— Как мне хорошо, как мне хорошо!»

Это было попадание в десятку. Компания грохнула так, что музыканты прекратили играть и удивлённо смотрели в их угол. Им послали бутылку портвейна, чтоб не обижались. Те в ответ сыграли, что-то бравурно-весёлое. Решив, что гулять — так гулять, Николай организовал из желающих небольшой ансамбль и после небольшой тренировки они спели под оркестр «Борьку бабника» из Дюны. Получилось хорошо. Народ удивлялся отдельным фразам, но в целом все всё поняли. Поэтому к концу песни, зал дружно повторял, что «а кто не бабник?». В общем, когда в ресторацию заглянул Симочкин, веселье было в разгаре.

Ему тут же налили. Он отказался. Компания кровно обиделась. Он для успокоения нервов выпил. Дальше всё пошло само. Через пятнадцать минут он уже отчаянно доказывал близлежащей даме аксиому о вреде самодержавия. Даме самодержавие было по фиг, но она смеялась низким грудным голосом. С трудом освободив учёного, Коля изъял у него выборки по сатанизму и всучил ему три червонца. Тот долго говорил, что не надо, но Николай сослался на Маркса, в части его теории потребительной стоимости. Отправив учёного пить дальше, он сорганизовал показательные выступления пары Александр-Надежда в области современных половецких плясок. Это вызвало попытки оспорить их неоспоримое преимущество — так что минут через двадцать плясали все. Один Николай деловито пил портвейн, сославшись на ранения на колчаковских фронтах.

Какая-то дама подскочила к нему и стала тормошить. Но плясать он и в молодости то не умел, а теперь, после переломанных ног, вообще старался не позориться. Чтобы выйти из положения, он пошёл в оркестр, и после легкого тренажа спел «Виденье» Леонидова — ближе по ритмике ничего не находилось. Артистичная публика радостно орала про то, как герои оглядывались друг на друга. Припева там было много. Хватило на всех.