Александр Руджа - Дон Хуан (СИ)

— Лжешь.

— Ты не знаешь этого наверняка. Вот и вся твоя свобода, ковбой. Свобода оставаться в неведении. Во тьме. Навсегда.

У меня-то на этот счет свои планы, но ему о них знать не следует.

— Как насчет новых вопросов? — Милостивец очевидно скучает, его дыхание вырывается из тьмы клубами черного пара и колышет увядшие керосиновые фитили. — Где находится выход, как избежать погони, к кому обратиться за помощью. Задавай, не стесняйся.

— У меня нет вопросов.

— В самом деле? — Он удивлен. Это дорогого стоит. — Хочешь поиграть по-своему? Учти, твой выбор — это никогда не твой выбор, попытки сойти с тропы редко заканчиваются как следует, а у нашего босса на тебя имеются определенные планы. Без правильных ответов тебе здесь придется несладко, будешь жевать дерьмо до самого Третьего пришествия.

— Второго.

— Нет, дружище. Второе уже давно состоялось, только из этого ничего не вышло. Я же говорил, Рай — довольно скучная штука, ваш род проявил свойственную ему игривость, предпочтя вечные страдания. И я не могу вас винить, я и сам люблю действие, кровь, погони, интригу! Ну, последнее предложение — отвечаю на любой вопрос.

Мне попался в собеседники довольно азартный демон.

— Благодарю, воздержусь. Кроме того, полагаю, мне пора идти, времени остается совсем мало. — Я делаю твердый шаг к дверям, он не препятствует мне. — И вот еще что, мистер Милостивец…

— Да?

— Проблема ведь не в том, кто жует дерьмо, а кто не жует дерьмо. Проблема в том, дерьмо это или шоколад. Если ты понимаешь, о чем я.

Он понимает. Я звеню колокольчиком на двери и покидаю часовую мастерскую.

Странное ощущение; я ловлю себя на мысли, что не чувствую ровным счетом ничего. А ведь казалось бы — чертов полуграмотный мексиканец только что узнал, что бродит по какому-то преддверию Ада, перерезая глотки давно мертвым ублюдкам. От такого у кого угодно между ушей мог бы образоваться мокрый липкий комок. Но не у меня: в мои жилы словно засыпали остывший пепел далеких звезд, по сравнению с которым жидкий азот казался слабой кофейной бурдой из автомата.

Полная отрешенность. Максимальное спокойствие.

Я помнил то, что сказал Часовщик.

«Этому городу отчаянно нужна вода».

И еще он сказал, что выполни я эту задачу — некие силы на самом верху могут помочь вытащить меня из Отстойника. Куда — это уже другой вопрос. Главное — прочь отсюда. А мне очень нужно выбраться из этой чертовой дыры. Сейчас даже больше, чем когда-либо еще. Иметь дело с кровожадными мертвецами с Дикого Запада — это одно, но соревноваться с ними в скорострельности, и тем более удирать от погони… Нет, это мне не подходит. Спасибо, но не в мою смену.

Что он там говорил — река в десяти милях, перегороженная запрудой? Говно вопрос, ломать не строить, я это понял еще в материнской утробе.

На улице опять барахлит погода — жаркое утро сменилось прохладным полднем, солнце убралось за сплошную занавеску неожиданно плотных серых туч. Интересно, это работа Милостивца и его кодлы, или случайное явление? Да черт его знает. Для моих целей что солнечная погода, что пасмурная годятся одинаково хорошо.

Устремленный под ноги (это чтобы не черпать глазами пыль, а вовсе не из-за скромности, не подумайте) взгляд спотыкается о неожиданное движение. Почти под ногами лежит издыхающий пес: живот то надувается, то опадает какими-то редкими, неуверенными движениями, задняя лапа конвульсивно дергается, пасть раскрыта в последнем оскале. Смерть от жажды.

Вот так встреча.

Задираю глаза в небо — нет, все так же облачно, но ни малейших признаков влаги. Великая сушь.

Я обнаруживаю еще кое-что: оказывается, кабыздох выбрал улечься не где-нибудь, а прямо под занесенной пылью входной дверью единственного в городке борделя с гордым названием «Brothel in Arms». Шлюхи в объятиях, значит.

Голову вдруг словно засовывают в тиски, в мозг ввинчивается толстое и тупое сверло, перед глазами все плывет. Я не ел ни крошки вот уже двое суток. Организм на грани серьезного истощения. Мне нужно поесть и отдохнуть.

А в борделе ведь подают закуски, верно? Я пинаю сапогом давно не крашенную дверь и вхожу.

Внутри заведение обставлено совсем не так, как, мне смутно помнится, должны выглядеть публичные дома. Никакой тяжелой красной парчи с кистями, резных столиков, статуэток причудливых и неприличных форм не наблюдается. Вазы с фруктами и развратные фонтаны с шампанским тоже отсутствуют. Никаких человеческих многоножек и странных групповых игр. Большая и пустая комната, два вытертых дивана, накрытый скатертью стол, в углу низкий и довольно мягкий с виду топчан, отгороженный от остальной комнаты декоративной перегородкой.

С потолка свисает люстра в виде колеса, утыканная оплывшими свечами — в трактирах видел такое. Наверное, это не единственная комната, есть еще, да плюс второй этаж — только я зашел во внеурочное время, дневное, вот никого и нет. Тишина и спокойствие сейчас мои единственные спутники. Впрочем…

— Привет, — я слышу шорох платья на долю секунды раньше, чем голос, и потому не вздрагиваю. По поскрипывающей лестнице спускается девушка… нет, женщина, движения и осанка не дадут соврать. — Вы слишком рано сегодня, мистер. Девочки еще отсыпаются после ночи, первые вряд ли поднимутся раньше обеда. Предложила бы вам себя, но не думаю, что в вашем вкусе. Да и… как у вас с деньгами, таинственный незнакомец?

— С деньгами все весьма неплохо, — сообщаю я, роняя на ближайший стол несколько здоровенных купюр с портретом Сэмона П. Чейза и обшаривая красотку глазами. Слегка за тридцать, пожалуй, довольно высокая, мускулистого телосложения, хотя дурацкое платье до пола с рюшечками закрывает обзор. Много косметики, особенно сильно подведены глаза. Короткие выбеленные волосы, на левом виске зачем-то обкорнанные под матросский «ежик». — А насчет последнего предложения…

Она коротко и мягко смеется, обходя комнату по периметру и зажигая настенные лампы одну за другой — это выглядит почти (но не совсем) как ритуал, наподобие тех, что, должно быть, проводят на своих вонючих луизианских болотах омерзительные, поклоняющиеся мертвым рептилиям сектанты. Качает головой.

— Не пойдет, мистер. Именно с этим я не смогу вам помочь. Но с любой другой просьбой — разумеется, обращайтесь. Меня зовут Мишель, я здесь хозяйка, блюстительница нравственности и порядка в этих неверных и пыльных стенах.

Кого-то она мне напоминает, то ли манерой речи, то ли внешним видом… А может, мне просто непривычно спокойствие, с которым она ведет себя перед заросшим, грязным, пропахшим порохом, кровью и мочой мужиком в не единожды простреленном плаще и засаленной ковбойской шляпе. Странное ощущение, я давно его не испытывал.