Елена Шишкова - Цветочек аленький [СИ]

— Ты коли злить меня словами острыми пришел, так ступай туда, откуда явился, не яри меня! — На старика рукой махнув, Ольга вновь к ручью отворачивается, с тоской замечая, что настроение плаксивое ушло куда-то и облегчить сердце слезами более не можется.

— А коли взъяришься? Неужто и деда старого мечом приголубишь? — Усмехается медведь да колени лохматые лапой когтистой поглаживает. — Целям следуя, бойся Встречника* на пути своем, ибо ищет он тех, кто отбился от правды, душой зачерствев.

— Слова твои мудры, да где совет в них? Где польза? Встречником пугать вздумал, да что мне до сего? Сама себе хомут на шею надела, сама в телегу впряглась, а ты словами погонять вздумал? Не бывать тому. Чужим умом жить — человеком не стать.

— Да нет в тебе человека уж, всего загубила. Каленым железом выжгла душу из тела. — Качает головой Велес, беде княгини сочувствуя.

— А коли нет, чего с правдой своей лезешь? Зачем сердце бередишь? — Ольга, разговором утомленная, в отчаянье головой качает. — Легко говорится, когда о чужой рубахе речь держишь, да тяжко делается, когда дело своей коснётся.

— Не хочешь ты старика слышать, а я добра тебе, дочка, желаю. Пусти обиды свои и чаянья в воду, пущай дурное с ней уйдет. Время раны залечит, сможешь вновь весне радоваться, крылья лебяжьи распустить, да в небо ринуться. А коли смерть подле себя сеять будешь, так на всходы потом не пеняй.

— Уж посеяла все, что дадено было, только ждать и осталось. Ты иди, дедушка, не тревожь мои раны, нет покоя тому, кто в безумие впал. — С тем уходит Ольга с поляны лесной, покой места этого потеряв, назад не оглядываясь. А коли взгляд бы на миг вернула, то узрела, как зверь косматый, в старичка обратившись, с тоской головой седой качает.

В терем воротившись, княгиня сына старшего кличет для разговора тяжелого.

— Молодец ты, Улеб, что ко мне пришел, разговоры дурные не слушая. Я подумала, что пора тебе мудрость отцовскую принимать, да Руси служить. Поступаешь в дружину, пока рати не наберешься, Ярополк тебе и отцом и братом и воеводой будет. А как восемнадцать весен минет, так военную премудрость познав, поедешь в Новгород на княжение. Ежели, есть, что возразить мне, сейчас говори, недомолвок в сердце не тая.

— Покорен я воле твоей, матушка. — Улеб голову склоняет, благословение принимая. — Хороша участь, чего б не принять?

Ольга, сына по голове потрепав, в покои свои уходи, Переславу по пути кликнув.

Вот и минуло с той поры две весны, вот и пора князю молодому Киев покидать в Новгород путь держать. С лица Ольга спала, похудев, да подурнев за дни те, что сердцем мучается, сына в путь дальний снаряжая. Только Улеб, предвкушением тешась, ходит радостный, да гордый, дружину, что с ним поедет, проверяя. Княгиня, сына на прощание оглядывая, подмечает, как исхудал он за время тренировок тяжелых, как жилы под кожей, ветрами выдубленной, бугрятся. Трудно ученье Улебу было, да коли Род в помощи не откажет, легко в княжение придется.

— Будь смел и храбр, сын мой. Храни в сердце милость, в душе камень. Единожды простив, второго шанса не давай. Один раз глаза закрыть — то силу прощенья казать, дважды — глупость. Жены не заводи, покуда у Святослава наследника нет, ибо нет предательства страшнее, чем кровь родную под удар поставить. Злых языков не слушай — отсекай, чтоб дурное не болтали. Подати по мере собирай, не яри народ, не бери больше сговоренного. Помни где дом твой, не меняй на пришлых тех, кто правом рождения семьей зовется. Храни тебя Перун! — Последние наставления сыну давая, княгиня его в щеки целует да в путь с миром отправляет.

Скачет Улеб, лицом ветер теплый встречая, ароматом сырой земли упивается. И коли спросит кто, чем пахнет воля для сердца юного, не задумываясь, скажет, что листвой палой, да травой полевой. Рядом с княжичем, поводья в руках перебирая, скачет дружинник Лютобор, воеводой в полк к Улебу назначенный.

— Гляди, Лют, как прекрасны земли наши, которым я ныне хозяин! Как богаты поля и дремучи леса! Неужто, не чуешь, свободой веет, никто не указ мне с сих пор и на века! — Кричит Улеб воеводе, волей опьянённый, словно меда чарку выпивши.

— Погодь кичиться свободой своей, княже. Покуда народ тебе в ноги не кланялся, нет власти твоей в сих землях. Примут тебя, да все равно, что Ольга прикажет, то делать будешь, а коли противиться надумаешь, ждет тебя судьба хуже, чем отца твоего настигла. — Лютобор не спешит радость Улеба разделить, сомненьями терзаемый.

— Все то, ты, Лют, токмо мрачны стороны видишь. Не станет Ольга меня властью своей давить. Будто мал я и не ведаю, что из сердца меня она вырвала, в земли Новгородские сослав. Горькой костью я в горле княжества. Вроде первенец, да не сын, а пасынок. Был отец бы жив, может в Киеве княжить мне, а так… эх! — Залихватски рукой махнув, княжич коня пришпоривает, в горячке скачки, не сразу приметив, что на проселочную дорогу красна девица с коромыслом в руках, выходит. Идет дуреха, по сторонам не глядя, думам своим отдается. Не успевает Улеб остановиться, лишь бег конный замедлив, уздцы на себя тенет, да кричит, голосом не своим, что б посторонилась, глупая. Конь на дыбы встает, поворот резкий сделав, крупом девицу таки цепляет. Княжич вперед Люта спешивается, да к молодухе бежит. Та в пыли дорожной лежа, глазами испуганными лупает, руки, в помощь протянутой, не видя.

— Эй, красавица, совсем ошалела, поперек коня выбегать? — Волнение скрывая, Улеб зло кричит. — Коли голова куриная, нечего за околицу выходить. Да вставай уж, горемычная, ушиблась, поди?

Девица же, в себя придя, первым делом руку из цепкой длани княжеской вырывает, да краской пунцовой заливаясь, щебечет:

— Не серчай, молодец, с утра, как не своя хожу. Батюшка хворый, житья не дает, всех погоняет, вторую седмицу поспать не давая. Мы уж намаялись, ждем не дождемся, когда с лавки встанет, да делом займется, нас в покое оставляя. А тут ты, ошалелый, скачешь, кто ж меж изб так коней гоняет? А коли не я, а ребятишки малые бегали? — Толстую косу, через плечо перекинув, девушка подбоченивается и, о страхе пережитом позабыв, грозно на Улеба наступает. — Да и почто руки распускаешь? Покуда с земли поднимал, облапил всю. Вот как брату скажу, что заезжие молодцы творят, так всей деревней колотить вас выйдут! — Глазами янтарными стреляет, брови смоляные к носу сводит, да парни лишь тешатся, грозе девичьей умиляясь.

— Как звать тебя, дикарка? Ведаешь ли, кому речи гневливые направляешь? — Люту первому трескотню девичью слушать надоедает.

— Да по мне, хоть с сыном княжеским! Видано ли — девушек посреди бела дня без дозволения лапить? А как звать меня, не по твою честь, знание сие!

— Угадала ты, сладка ягодка, с сыном княжеским речь ведешь. Бей поклон, да прощенье проси, покуда косу твою с головой от шеи не отделили. — Лют, в гневе страшен, проучить девку хочет, попугав маленько, но та не пуганая, лишь сильнее подбоченивается, толи не веря, то ли княжича не боясь.