Валерий Елманов - Битвы за корону. Три Федора

Положа руку на сердце, сознаюсь – безбожно врал, не имея ни малейшего понятия, как на самом деле произойдет. Но звучало все логично. Мол, недолго сидеть в Бахчисарае наследнику хана Тохтамышу, ибо в Стамбуле примут решение усадить на освободившийся трон младшего брата Кызы Селямета, некогда бежавшего к османам. Что станет после этого и с первенцем Кызы, и с Сефером, и с остальными сыновьями, я говорить не стал, но столь выразительно закатил кверху глаза, что мой собеседник понял и без слов.

Понял, но смириться не захотел, попытавшись меня опровергнуть и попросил припомнить, когда мне довелось наблюдать это самое видение. Но я не спасовал. Не зря же я беседовал с купцом Сахибом, а потом с отцом Исайей. Вначале я небрежно пояснил, что произошло это событие уже давно, аж в декабре, попутно извинившись, что до сих пор помалкивал – недосуг было, как раз в поход на Эстляндию пошел, да и позже дел масса навалилась.

Хан не отстал, попытавшись выяснить, какого именно числа. Поначалу я пожал плечами – разве упомнишь, но мой собеседник настаивал и я, старательно потирая лоб, «припомнил», что примерно за пару недель до рождества Христова.

Кызы призадумался, шевеля губами и что-то считая в уме. Очень хорошо. А еще через минуту меня «осенило» и я завопил:

– Ну как я мог забыть! Это ж мне в канун праздника Николая-угодника приснилось, значит… ну да, точно, в ночь на восьмого декабря. Я поначалу даже решил, будто он сам мне его ниспослал, да непонятно стало – почему вдруг о крымском хане.

Кызы побледнел, выдавив одними губами:

– Лейлят-аль-кадр…

– Какой кадр? – простодушно удивился я, вопросительно уставившись на него и делая вид, что понятия не имею, чего он там лопочет.

– Это особая ночь, – мрачно пояснил он. – Ее еще называют ночь могущества. В эту ночь…, – он запнулся, замявшись, но продолжил, – аллах ниспослал людям Коран через пророка Мухаммеда.

– Ух ты! – восхитился я, поинтересовавшись. – А это хорошо или плохо, что видение пришло мне именно в эту ночь?

Он вяло отмахнулся, так и не сказав, что эту ночь согласно мусульманских поверий называют «ночью предопределения», поскольку именно во время нее аллах принимает решения о судьбах людей.

Одним словом, сумел я его и напугать, и, одновременно, заинтриговать, после чего он стал куда податливее и мы договорились окончательно и обо всем. Долгожданная тишина, воцарившаяся за окном кареты (тысячники татар наконец-то навели порядок), меня изрядно вдохновляла, да и домашние заготовки имелись, импровизировать почти не приходилось. Едва хан начинал морщиться от моего очередного предложения, я мгновенно выкладывал запасной вариант, более приемлемый для него, и переговоры продолжали продвигаться.

Тяжелее всего мне пришлось, когда встал вопрос о дальнейшей судьбе его и его сыновей. О ней можно было бы и соврать, и тогда, глядишь, удалось куда быстрее договориться об остальном, но лгать я не хотел.

Однако я сумел и это «слабое звено» превратить в сильное, заявив, что мог бы обмануть его, пообещав немедленно отпустить их всех, а впоследствии, будучи в Скородоме, отказать и упрятать за решетку. Но я не желаю нового обвинения во лжи, а потому предпочитаю говорить правду, какой бы неудобной для меня она ни являлась. Потому и заявляю – прибыв в Скородом, отпущу одного из сыновей по его собственному выбору. Второй вместе с самим ханом останется «погостить» на Руси. Правда, ненадолго, ровно до тех пор, пока его войско не покинет пределы страны. Едва в Москву прибудут гонцы, извещающие об этом, как на следующий день я сам провожу хана с сыном и с тысячным отрядом его собственных воинов, оставшимся здесь, к нашим южным рубежам.

И ведь сработало. Именно после этого Кызы, устало вздохнув, заявил:

– Если бы ты пообещал отпустить всех нас сразу, дальше я бы разговаривать с тобой не стал, но теперь вижу, ты и впрямь стараешься быть со мной честным. Но как я….

Далее пошли детали. Хану требовалась надежная подстраховка, все-таки до конца он мне не верил, и я с охотой помогал ему в ее поисках. Предложения и варианты так и сыпались из меня, как горох из худого мешка. Хочешь, чтоб я отпустил твоего сына раньше – пожалуйста. Могу пойти и на такое. А чтобы я при всем желании не смог нарушить своего слова, давай сделаем так…. Не пойдет? Хорошо. А эдак? Тоже не устраивает? Ничего страшного. А от такого ты не откажешься? Вот и хорошо, поехали дальше….

Был с его стороны и еще один каверзный вопрос. Дескать, может статься, что мои посулы впоследствии отпустить его вместе со вторым из сыновей окажутся пустым звуком, ибо государь их отменит. И ехидно усмехнулся, вопросительно глядя на меня: чем ответишь, князь?

– После всего, что мною сделано?

Хан неопределенно пожал плечами, пояснив, что помимо меня имеются и другие советники. Кто знает, возьмут и уговорят.

– Это возможно, – скрепя сердце, согласился я. – Но тогда я… устрою тебе побег и сам выведу к нашим рубежам.

И снова последовало пристальное вглядывание в мое лицо. Осмотром Кызы оказался доволен, с усмешкой заметив, что уже сейчас видит мою дальнейшую судьбу, ибо такие, как я, возле трона задерживаются ненадолго. Они слишком неудобны для государей – чересчур смелы, излишне прямы, не в меру правдивы и так далее.

– Твоя проницательность, хан, делает тебе честь, – почти весело согласился я, пояснив: – Не далее, как четыре дня назад я был… бывшим лучшим, но опальным стрелком. Но сейчас не стоит говорить о грустном….

Вдохновленный успешным ходом переговоров я даже поставил весьма жесткое условие: его люди пройдут через русские земли мирно, ничего и никого не трогая на своем пути. А за каждую разоренную деревню с Кызы причитается штраф – дополнительная неделя пребывания «в гостях».

Поначалу он запротестовал, заявив, что в таком случае ему придется пробыть на Руси годы, ибо обозов они с собой не брали, а его воинам хочется время от времени кушать. Но не тут-то было. Я напомнил ему про двух запасных коней, имеющихся у каждого из его вояк. Согласен, заводного жалко, а вот вьючного…. Полона-то с добычей у них практически нет и не предвидится. Думается, до русских рубежей, расположенных в четырехстах верстах от Москвы, одной конской туши им вполне хватит, и еще останется. А чем они будут заниматься, достигнув владений короля Сигизмунда, меня абсолютно не интересует.

Хан кисло сморщился, но согласился и с этим.

Когда тысячники прибыли услышать его слово, Кызы-Гирей меня не подвел, приказав открыть проход и не препятствовать нашему уходу за стены города. Бдительности я не терял. С меня и Ксюши за глаза, которую «погладил» по щеке Сам-не-знаешь-кто. Не хватало, чтоб и с Федором приключилось нечто похожее. И будет вдвойне обидно, если несчастье произойдет в самом конце, когда до финишной ленточки останется всего ничего. Поэтому Метелица получил самые строжайшие указания не просто не спускать глаз с Годунова, но вести себя так, словно в государя продолжают целиться из луков со всех четырех сторон, ожидая когда появится малюсенькая щелочка. Словом, чтоб нигде ни просвета, ни зазора, ни щелочки.