Валерий Елманов - Битвы за корону. Три Федора

– Мой отец советовал никогда не оправдываться. Друзьям это не нужно, а враги не поверят, – тихо произнес я. – Если бы мне принесли такую грамотку, я бы сразу решил, что она поддельная.

– Проверил, – мрачно кивнул он. – Печать подлинная, сличили. И сыскали ее не у кого-то – у твоего гвардейца, да в потайном месте, в шапке зашита. И пояли его простые порубежники, потому про злой умысел супротив тебя не поминай.

– А точно ли мой гвардеец? – усомнился я.

– Твой, твой, – подтвердил он. – Опознали-то его твои же людишки. Да не из простых он у тебя был – из тайных. Ондрюша Иванов, – и впился глазами в мое лицо.

– Верно, есть такой, – кивнул я. – Но мне таить нечего. Я его и впрямь посылал, но не к Сигизмунду. А впрочем, что я говорю, ты ж сам его слышал.

– Не слышал, – возразил он. – Яд он по пути принял. По грамотке токмо и выведал, для чего ты его посылал и откуда он ехал. Ну и у спутника его кой-что вызнали, – он криво ухмыльнулся. – Стало быть, сам признаешь, что он по твоей воле к цесарю австрийскому ездил. Хотя да, теперь-то, опосля такого ответа, – и он брезгливо, как дохлую гадюку, оттолкнул от себя грамотку, – глупо отказываться, а ты у нас не глупец. К тому ж порубежники у него под вторым днищем ларца и другую грамотку сыскали, от самого арцыгерцога Фердинанды, еще хужее. Так что, поведаешь остатнее, покаешься как на духу?

Последняя фраза прозвучала тихо, почти шепотом. Я прикусил губу. Начать объяснять, что пытался выбить клин клином и посылал своего доверенного человека на предварительные переговоры с австрийскими Габсбургами не с целью жениться самому? Но в моей-то грамоте говорилось иное.

– Эх, ведал бы ты, князь, какая боль у меня в груди…. Знаешь, я б тебе многое простил, ежели бы дружба… была. А ведь ты мною токмо попользовался. Да пускай бы мною одним, поверь, все равно б простил, но мне за сестрицу свою обидно.

И тут меня осенило. Ведь Мария Григорьевна должна помнить. Она ж сама настояла во избежание конфуза предложить подставного жениха.

– Думаю, чтобы я сейчас ни сказал, мои слова для тебя окажутся неубедительны, – пожал я плечами, – а потому спроси лучше свою матушку. Она о моем сватовстве доподлинно все знает.

Федор недоуменно уставился на меня.

– Матушка? – неуверенно переспросил он.

– Именно, – подтвердил я.

– Ладно, спрошу, – согласился он и с видимым облегчением вздохнул. – Может и впрямь ты…, – и вяло махнул рукой, давая понять, чтоб я уходил. – Завтра к вечеру заглянешь.

Я не спешил, прикидывая, рассказать вначале о моей затее самому или нет, но затем решил – не стоит. Еще обидится, узнав, что именно я был инициатором его сватовства к австриячке. Иное, если расскажет Мария Григорьевна. Тогда он решит, будто все придумала его матушка.

– Как повелишь, – кивнул я. – Но об одном предупреждаю заранее. Ты мне насчет оправданий на Малом совете напомнил, на которые я скорый. Знаешь, государь, терпения должно быть или много, или чтоб мало никому не показалось! Так вот у меня его было много, но кончилось, а потому завтра мало никому не покажется, ибо напраслин я больше терпеть не стану. Не хочешь крикунов унять, я их сам уйму.

– Твори что хотишь, – небрежно отмахнулся он, занятый своими мыслями.

– Вот и славно, – кивнул я. – Ты сказал – я услышал.

У себя на подворье я выдул вместо одной аж три чашки кофе, пока прикидывал и размышлял. Марина сдержала свое слово. Рогатин действительно оказалось две. Первая – обвинения в якобы предательстве, сговоре с Сигизмундом и моем злом умысле на царский трон, провались он пропадом. Вторая касалась моего отвратительного нравственного обличья.

Рогатин две, а мишка один. Какую ломать в первую очередь? О том и думал. Наконец пришел к выводу, что первую. Со второй у косолапого есть защитники, и не один. Точнее, не одна. Помимо Марии Григорьевны имеется и Галчонок. Стоит мне завести Федора в сарайчик, приспособленный под тренажерный зал, и велеть ей продемонстрировать пару приемов, как вопросы отпадут. Да что приемы, когда вполне хватит одного метания ножей, освоенного ею на уровне спецназовца – с двадцати метров вгоняет в щит все десять, из них не меньше семи-восьми в яблочко.

Итак, нравственность отставим в сторону и займемся поисками тех скотов, распустивших слухи о моем хвастовстве. Не мог же Годунов шастать по торжищу в одиночку. Значит, слышанное им непременно долетело и до ушей телохранителей. И того, кого видел мой бывший ученик, видели и они. Следовательно, смогут опознать.

Увы, но толку было чуть и потраченное мною время на вдумчивые беседы с Метелицей и прочими ребятами оказалось потраченным впустую.

Во-первых, Романов, устроивший Годунову пару прогулок по торжищу, упросил престолоблюстителя дать им команду слегка приотстать. Во-вторых, сами болтуны стояли спиной, якобы не замечая приблизившихся к ним из-за угла Федора Никитича и государя. То есть телохранители видели на сплетниках лишь их гвардейскую форму: зеленый кафтан, такие же штаны с сапогами и шапку.

В-третьих, говорили они друг с другом недолго и вскоре, испуганно оглянувшись на «случайно кашлянувшего» Романова, подались прочь, резво нырнув в толпу. Сыскать их не удалось, невзирая на требования боярина остановиться. Правда, остановиться он хоть и потребовал, но телохранителей Годунова от погони удержал. Мол, не след бросать государя одного. Так никого и не отпустил.

И чем больше я их слушал, тем яснее становилась картина обыкновенной и притом не слишком умной подставы. Но как разъяснить это Федору? Опознание отпадает – он, по сути, и лиц их не видел (мельком и то в профиль), а если бы и видел, проку с того мало. Ну, выстрою я гвардейцев, чтоб доказать – нет таких в моем полку, а Романов скажет, что я, заранее выявив болтунов, велел своим людям удавить их, и все. Получалось, на каждый мой аргумент у боярина сыщется свой, а, учитывая, на чью сторону сейчас склоняется Годунов, нетрудно предсказать, кому из нас он поверит.

Но и терпеть на Малом совете подколки, насмешки и нападки я не собирался. Хватит. Будь что будет, но дам бой. Федора я предупредил, а на остальных мне наплевать.

И я его дал.

…Судя по воцарившемуся среди членов Малого совета замешательству, длившемуся достаточно долго, столь откровенного хамства от меня не ожидал никто. Очевидно, предполагали, что я продолжу покорно терпеть их издевки. А как иначе, коль государь на их стороне?

На сей раз обсуждался вопрос о кабаках. Вариантов было два. Первый предложил Романов. Мол, надо увеличить их вдвое и тогда соответственно вырастут доходы для казны. Второй, прямо противоположный, исходил от меня – сократить, ибо «пьяные деньги» через пару десятков лет так аукнутся Руси, что мало не покажется. Разумеется, начать с Москвы. Из тех пяти, что имелись в столице, оставить один, на Балчуге, а остальные долой. Да и в оставшемся ввести новые порядки: например, закуски, которые в них отсутствовали.