Анатолий Дроздов - Реваншист

— С удовольствием! — сказал Сергей.

— Тогда встречаемся после спектакля. У меня к вам разговор.

— Кто это? — спросила Лиля, когда Елизарьев ушел.

— Балетмейстер. Он поставил спектакль, который смотрим.

— Такой молодой? — удивилась Лиля.

— Он гений. Легенда белорусского балета.

Лиля только головой покачала: надо же. И такие люди ищут знакомства с ее мужем! Он у нее тоже талант, хотя не любит, когда это говорят.

Елизарьев, как и договаривались, встретил их после спектакля и отвел к себе в кабинет. Там выставил на стол коньяк, тарелку с бутербродами, рюмки. Разлил по ним коричневую жидкость, они чокнулись и выпили.

— Есть предложение, — сказал Елизарьев, — поставить «Черного лебедя» у нас. Что скажете?

— Умоляю! — Сергей прижал руки к груди. — У Захарова в Ленкоме на сцене балерины танцуют. А у вас? Главный герой будет изображать страсть с гаечным ключом в руках?

Елизарьев захохотал.

— Признаюсь, того же мнения, — сказал, отсмеявшись. — Но мне предложили, поэтому и спросил. Как бы не нравилась мне ваша повесть, но ставить ее… Вводить в ткань спектакля сцены из «Лебединого озера»? Глупость! Спасибо, что поддержали. Я могу сослаться на ваши слова?

Сергей кивнул.

— Замечательно! — Елизарьев вынул из ящика стола книгу. — Пожалуйста.

Сергей вытащил из кармана ручку, раскрыл книгу и стал писать. Лиля скосила взгляд. «Гордости и славе белорусского балета Валентину Елизарьеву от его преданного поклонника, автора этой книги, на добрую память». Сергей поставил дату и расписался.

— Польстили! — заметил Елизарьев, прочтя надпись. — Прямо уж «гордость». Да еще и «слава».

— Это правда, — ответил Сергей. — Поверьте писательской интуиции.

— Кстати, — сказал Елизарьев, отложив книгу. — Вы хорошо разбираетесь в балете — до мельчайших деталей. У нас даже думали, что писал свой. Откуда знаете?

— У меня есть знакомые в труппе, — сказал Сергей. — Но кто они, не скажу.

— А я и не спрашиваю! — заверил Елизарьев. — Расскажу историю. Номер «Юности» с «Лебедем» в театре зачитали до дыр. Некоторые обиделись на автора, подняли шум. Секретарь парткома предложил написать жалобу в ЦК. Я был против, но меня не слушали. Жалобу сочинили, стали собирать подписи. В разгар этого действа на съезде КПСС выступает Брежнев…

Елизарьев сделал паузу.

— И что? — поторопил его Сергей.

— Жалобу секретарь жег в туалете, пепел спускал в унитаз.

Теперь захохотал Сергей. Елизарьев поддержал.

— К слову, — балетмейстер сделал загадочное лицо. — Некоторые молодые балерины выражали желание свести с автором «Лебедя» близкое знакомство. Дескать, замечательно понимает душу актрисы.

— Не говорите этого при моей жене! — закрутил головой Сергей. — Не то ваши балерины получат травмы, несовместимые с танцем.

Засмеялись все, в том числе Лиля.

— Приятно было познакомиться! — Елизарьев пожал им руки. — Заходите. Если будут трудности с билетами, вот! — он протянул листок с записанным номером телефона.

Сергей поблагодарил, и они откланялись. К себе доехали на такси — попалось свободное.

— Почему ты не захотел ставить «Лебедя»? — спросила Лиля в квартире.

— Ничего бы не вышло. Балет — это зрелище. Поэтому самые востребованные спектакли — сказки и легенды. Балет невозможен без музыки. А кто станет ее писать к идеологической чепухе?

— У тебя хорошая повесть, — не согласилась Лиля.

— Но для балета не годится. Поэтому Елизарьев склонял меня отказаться. Видимо, ему позвонили сверху и надавили. Я уважаю этого человека, поэтому не хочу создавать ему трудностей. Нам с тобой грех жаловаться: «Лебедь» дал нам столько, что хватит его щипать. Пусть улетает.

— Он мне нравится, — сказала Лиля.

— А «Экстрасенс»?

— Это совсем другое. Я его недавно перечитала. И вновь мурашки по коже. Ты вправду не умеешь лечить?

Он развел руками.

— Иногда мне кажется, что ты знаешь все. Но почему-то скрываешь.

— Во многой мудрости много печали, — вздохнул он. — Не всегда знание несет радость.

— Ты не уйдешь от меня к какой-нибудь балерине?

— С чего вдруг? — удивился он.

— Балетмейстер сказал: они тобой интересуются.

— Мало ли!

— После публикации «Экстрасенса» о тебе заговорит страна. Дина Аркадьевна это предсказала, да и я чувствую. Многие красивые женщины захотят быть с тобой. Те же актрисы. Кто я против них?

— А вот это зря! — сказал он. — Ты говорила о моем знании. Его преимущество состоит в том, что не станешь менять золото на блестящие побрякушки. Это мне нужно бояться. Вот станешь поэтессой и членом Союза писателей и бросишь меня. Найдется кто-нибудь более успешный и богатый.

— Что я, дура? — обиделась Лиля. — А если найдется, ты нанесешь ему травмы, несовместимые…

— С творчеством? — предположил он. Они засмеялись. Сергей обнял ее.

— Удивительно, — сказал, чмокнув ее в носик. — Чем больше мы вместе, тем крепче тебя люблю. Странно, да?

— Ничего странного, — ответила Лиля, вернув поцелуй. — Так и должно быть.

Слова у моего нежданного отца не расходились с делом, и к декабрю он перебрался в Минск. Найдя покупателя на дом в Речице, и решив вопрос с пенсией, он приехал к нам и занялся поисками нового жилья. Действовал просто. На «Волге» объезжал пригороды и интересовался в сельсоветах: продает ли кто дом? А как иначе? Риэлторов в СССР нет, как и интернета, а объявления о продаже в газетах пока не печатают, только некрологи.

Если дом на продажу находился, отец ехал его смотреть и разговаривать с хозяевами. Через неделю он собрал семейный совет.

— Присмотрел два дома, — сообщил нам с Лилей. — Один — в Ратомке, другой — в Тарасово. В Ратомке — дом кирпичный, с гаражом, но участок восемь соток. В Тарасово — деревянный, гаража нет, зато земли вдвое больше — 15 соток. И просят за дом гораздо меньше. Какой брать?

— В Тарасово, — сказал я.

— Почему? — полюбопытствовал отец.

На мгновение я завис. Что ему ответить? Что в моем времени Тарасово станет вроде белорусской Рублевки? За участок в 15 соток там будут давать столько, что хватит на две приличных квартиры в Минске.

— Ближе, — сказал я. — Деревня сразу кольцевой. Работу ты будешь искать в городе, поэтому ездить проще. А гараж построить — не велик труд. Если нужно, помогу.

— Сам справлюсь! — махнул рукой отец. — Мне тоже Тарасово нравится. Сады, тихо. А вот через Ратомку железная дорога идет.

«Расширят кольцевую, тихо не будет, — подумал я. — Но этого ждать еще двадцать пять лет». Мы съездили в Тарасово, осмотрели дом. Тот был старым, но крепким. Продавец, мужчина лет сорока (дом он получил по наследству), в доказательство оторвал половицу. Снизу та отдавала желтизной.