Олег Касаткин - Корона и Венец [СИ]

Миг — и головой убор качается на невысоких волнах мелководья.

— Ну так как?

Здравый смысл немецкой половины требовал заявить дерзкой распущенной девчонке что она фрейлина а не ныряльщица, или сказать что то вроде — Ксения Александровна — вы ведете себя неправильно и неподобающе… Или на худой конец упасть в притворный обморок — как положено благовоспитанной девице.

Но русская половина решительно взяла вверх.

— Повинуюсь, — широко улыбнулась Ольга — и на удивление быстро стащила с себя платье оставшись в комбинации и панталончиках. Сбросила туфли…

А потом, подойдя к борту «Эреклика» прыгнула вниз солдатиком…

Она погрузилась с головой — открытым глазами увидев себя зависшей в нежной голубизне — как мушка в янтаре — мелькнуло в сознании.

Холодная — особенно после уже хорошо пригревающего весеннего солнца морская вода обожгла ее, останавливая дыхание — но она выскочила уже на поверхность и в три гребка — откуда силы взялись — настигла головной убор. И тут ощутила с ужасом как судорога пробрала левую ногу… Но за спиной уже с плеском падали в воду спасательные круги а потом рядом с ней — обмершей и медленно погружающей вдруг оказался здоровенный матрос в полосатой тельняшке почему то напомнивший ей в этот миг доброго тюленя…

Итак, я жду ваших объяснений…

Георгий хмуро обвел взглядом обоих дам.

В роскошном — палисандр и голубой шелк обивки, — салоне «Эреклика» они был втроем.

Ксения сидела в кресле с видом королевы, Ольга — на диване — смущенно куталась в полосатый бухарский халат с золочеными кистями… Злополучная шляпка дохлой каракатицей лежала на ажурном столике. Рядом чуть дымился небольшой серебряный самовар — из него отогревали чаем промокшую фрейлину.

— Что же все-таки произошло?

Георгий постарался придать голосу строгость — все-таки произошедшая сцена — в духе водевильной пирушки каких-нибудь перепившихся купцов на волжском пароходе его сильно нервировала.

— Ее высочество изволило бросить в море свою шляпку и попросила ее достать — я сочла возможным… — пробормотала Ольга.

— Прыгнуть за борт в неглиже на глазах сотен матросов, не считая господ офицеров?

Ольга скромно потупилось.

— А вы мадемуазель моя сестра? — осведомился Георгий.

— Надувшись, Ксения молчала…

— Ее Высочество просто пошутили! — вступилась за девушку фрейлина.

— Если так, то шутка зашла слишком далеко!

Я всего лишь спросила у Ольги… у баронессы фон Месс — выполнит ли она любой августейший приказ и вот… так получилось… — сестра виновато потупила взор — слишком уж виновато и нарочито.

Eh bien, — mm Xenia vous pouvez aller [12] Хорошо, — мадемуазель Ксения вы можете идти. (фр.) — распорядился он зачем-то по-французски.

Но… я бы хотела дослушать, — Ксения как-то неприятно улыбнулась.

— Идите к себе!

— Однако…

Сейчас с вами говорит не ваш брат и даже не царь, а глава Семьи! Повинуйтесь — как повиновались бы отцу, — сухо отрезал Георгий.

…Так что случилось, Ольга?

— О, Георгий… прости… прости… те… Она сказала, что я… ваша… твоя любовница, а потом приказала достать эту чертову шляпку… Я не знаю что на меня нашло… — слезы заструились из под полуприкрытых век.

— Дорогая — тебе незачем плакать, — он осторожно привлек ее к себе. Ну, в конце концов…

Про себя конечно он клял дурочку — ох ведь пойдут разговоры теперь — не остановишь! Но чего доброго же совсем разревется — начни он попреки да нотации.

Ольгу пришлось утешить — тем способом каким мужчина может утешить огорченную возлюбленную. (Может та на это втайне и рассчитывала).

Потом отправив Ольгу отдыхать, уселся в салоне в одиночестве и налил бренди себе. Желчно подумал что с юной бесовки станется сказать то же самое Элен… даже еще перед свадьбой и при всех. Нужно поговорить на эту тему сmaman.

Ох, драть ее надо бы! — и тут же одернул себя. Он вспомнил разговор Гирша с матушкой — что повреждения и последствия ушибов уже сказались — и скорее сего обрекут на пожизненные проблемы со здоровьем.

Корсет всю жизнь — самое меньшее… Каково думать об этом юному существу, только вступившему в жизнь? Все равно надо поговорить с Ксенией… И собственно, кто ей это посмел сказать?

Карета за каретой подъезжали к ярко освещенному подъезду возле которого переругивались с извозчиками городовые.

Отворявшиеся дверцы выпускали прямо на красную дорожку разостланную на мостовой барынь в дорогих мехах несмотря на теплую погоду и господ в цилиндрах.

В особняке — точнее дворце — прежде принадлежавшего первому генерал-губернатору — Светлейшему князю Воронцову — давали бал для избранного общества Одессы.

Дом был построен как при Александре Благословенном — когда не жалели простора.

Белые мраморные колонны лепные потолки старинная резная мебель. Посреди зала возвышалась античная статуя — да не какая-то копия вырубленная из малоярославского мрамора, а подлинный антик выкопанный в руинах Ольвии или Тираса.

В дубовой столовой отделанной резьбой был накрыт стол для избранного общества — тяжелые серебряные стопки, золоченые кубки дорогой фарфор, бронза…

Но конечно Георгия интересовала не кухня — впрочем как следовало ожидать — великолепная — а здешнее общество.

Общество надо сказать собралось самое разнообразное.

Русские купцы в лопающихся на десятипудовых телесах длинных сюртуках — рядом с изящными французами и лукавыми греками с их пестрыми галстуками. Бессарабские помещики-усачи. Горбоносые чернявые господа, словно сошедшие с антисемитских карикатур непринужденно беседовали с дворянами блистающими золотым шитьем мундиров и орденами.

И среди их — одесская достопримечательность — граф Александр Григорьевич Строганов, без малого столетний но еще довольно бодрый старец, облаченный в старого — николаевского образца мундир с эполетами на коих красовался — вопреки приличиям и правилам вензель императора Александра I. Первый и единственный почётный гражданин Одессы, бывший генерал губернатор малороссийский, новороссийский, и прочая..

Представленный Георгию он какое то время изучал монарха словно не веря что это и есть царь…

А потом заявил:

— Ваше величество — вы десятый государь всероссийский на моей памяти!

И Георгий благожелательно улыбнулся в ответ — граф в самом деле имеет право не удивляться царю — он ведь еще застал во младенчестве времена владычества прарапрапрабабки Екатерины Великой.

А Александр Григорьевич добавил:

— Моего рара воспел еще Байрон в своем «Дон-Жуане»… в самом деле — донья Джулия, доказывая свою верность супругу и перечисляя своих поклонников, особо отметила, что она устояла против обольщения графа Строганова и «заставила его напрасно страдать»: