Тимур Максютов - Князь из десантуры

Над круглым озерком стелился туман. Проснувшееся небо начало светлеть. Дмитрий сел на моховую кочку, обнял руками колени. Смотрел на гладкую воду.

Два года назад он был беззаботным студентом, тайком продающим бесценные книги из дедушкиной библиотеки ради кутежей. Полгода назад – сержантом-дембелем, мечтающим смыться в самоволку.

А за эти шесть месяцев кем только ни побывал – пленником половецкого бека, рядовым дружинником, воеводой, рабом… Теперь вот – князь-изгнанник. Будто какая-то сила тащила его сквозь водоворот необычайных, невозможных испытаний – ради чего? С какой целью?

Хотя здесь настоящие друзья. И сладкая, щемящая горечь от потерянной любви. Смысла в этой, нынешней жизни было гораздо больше, чем в прошлой. Вернее, в будущей. Тьфу, голову сломаешь с этими путешествиями во времени.

Вспомнилось, как нахватал хвостов и просил деда:

– Ну, что тебе стоит? Позвони проректору, он ведь – твой бывший аспирант, не откажет ради единственного внука доктора наук и профессора.

Константин Александрович снял очки, аккуратно сложил, спрятал в нагрудном кармане пиджака. Заложил страницы костяным ножом-разрезкой. Потёр морщинистое лицо.

– Дмитрий, это твоя жизнь. Сам разбирайся со своими проблемами. Подучи, подтяни, сдай.

– Вот доиграешься, что я в армейку загремлю, – зло сказал Димка.

Дед усмехнулся:

– Как минимум шесть поколений подряд мужчины в нашем роду служили. Ещё при царях, офицерами. Про меня знаешь – я от брони отказался, на фронт пошёл. Чуток тебя старше был, в двадцать лет. Из моей институтской группы нас двое живыми вернулись – я да Петька Лопухов. Из шестнадцати человек…

– Дед, ну не нуди, это когда было-то? В доисторические времена. Сейчас одни лохи служат, быдло.

– Молодой человек, – голос Ярилов-старшего зазвенел торжественно, как медали на праздничном пиджаке, – извольте подбирать слова. Служение Отечеству на поле брани есть наивысшая форма служения. Потому как ценой жизни. Всё, иди, не зли меня. Делай, что должен, и будь, что будет…

Ярилов вздрогнул и вернулся в реальность: всплеск в абсолютной тишине ударил по перепонкам. Потом ещё раз. Рыба балуется?

Поднялся, прошёл сквозь кусты. На берегу были аккуратно сложены вещи Антона. Купнуться с утра решил пацан?

Мальчишка-библиотекарь стоял по пояс в воде, обмывая плавными движениями тонких рук покатые плечи. И не худой совсем, а… Что-то не то.

Антон обернулся на удивлённый вздох Ярилова. Качнулись белоснежные холмики, украшенные алыми ягодами сосков.

Девушка ойкнула, прикрыла грудь. Сердито сказала остолбеневшему Дмитрию:

– Ну, чего пялишься? Глаза береги, вывалятся ещё.

Ярилов отвернулся. Дождался, когда перестанет шуршать надеваемая одежда.

– Ну, и как это понимать? Зачем было в парня рядиться? Зовут-то тебя как?

Молодица вздохнула. Подняла серые глаза, сказала с вызовом:

– А что мне было делать, когда из Добриша от Святополка бежала? В женском платье да с косами я бы и дня не прожила. Княжна Анастасия я. Дочь Тимофея.

Не удержалась, прыснула в кулачок.

– Ох и вид у тебя, княже Димитрий. Будто палицей в темечко прилетело. Ты же меня братом называл, не надо так брата-то пугаться…

Костёр сердито шипел, когда ветка оказывалась сырой. Стрелял угольками, злился.

Сарашата уселись вокруг, нетерпеливо дожидаясь очереди задать вопрос: редко когда сам Хозяин снисходит до общения с мальчишками.

День выдался насыщенным: утром пришельцы-руска долго собирались в поход, примеряли плетёнки-болотоходы. Недовольно ворча, подбирали по руке оружие. Особенно ругался плечистый:

– Вот ведь неруси, кривых палочек наломали да рыбью кость приделали – это же разве копья? Коровам такие дрыны к хвостам привязывать, чтобы от слепней ловчее отмахивались.

Франк сокрушался, что единственный в деревне меч изъеден ржой. Никто и не помнил, откуда эта штука взялась. Не иначе осталась от утопшего в трясине безвестного витязя, желавшего снискать славы в охоте на дракона. И только белобрысый отрок сразу выбрал себе лук, попробовал лёгкие камышовые стрелы и остался довольным: недалеко бьёт, зато точно.

Главный из руска остался. Прощаясь с товарищами, отвёл в сторону худого юнца, просил о чём-то. Маленький отряд уже давно исчез в чахлом перелеске, но рыжий верзила всё стоял, глядел вслед. А вечером заторопился, взял плетёнки, вырубил шест и ушёл в сторону самой опасной топи. Чудной какой-то. Кто же ночью в болото ходит?

Сарашата заспорили: чудной всё-таки или просто дурак? Большинство соглашалось, что руска непременно заплутает и потонет. Хозяин прикрикнул:

– Потише там, сорванцы.

– Дедушка, охотники сказывали, что небывалое чудище давеча видели: вроде человек, а на четвереньках. Стальная цепь на шее, как у сторожевого пса, и то воет по-звериному, то кричит по-человечьи, но слов не разобрать. Любого храбреца ужас до пяток продирает!

– Это, должно быть, сихер, – не сразу ответил Хозяин, – недооборотень.

– Это как? – удивился мальчишка.

– Есть оборотни, которые часто в зверя перекидываются и обратно. Есть просто в животных превратившиеся – как медведи. Медведи – это бывшие сараши, которые в голодные времена в лес ушли жить да человечий обычай забыли. А есть сихеры – ни то, ни другое. Уже не люди и ещё не звери. Значит, проклятье на такого наложено за невыполнение колдовской клятвы. Пока клятву не исполнит – будет мучиться. Кровь людскую пить, да не насытится. Опасный. Коли увидите такого – убегайте во весь дух.

Сарашата начали взволнованно перешёптываться: страх-то какой!

Долго не могли следующий вопрос придумать. Хозяин и не торопил: сидел прямо, глядел в ночь – будто видел то, что другим недоступно.

Наконец, решился самый памятливый:

– Дедушка, ты прошлой осенью рассказывал, что болотный змей покой злых сарашей охраняет, да не договорил, что за люди такие.

Волхв помолчал. Начал издалека:

– Когда-то все земли до самого ледяного моря принадлежали лесным и болотным людям – уграм. Из них всякие племена вышли – меря и мурома, чудь и весь, черемисы и мы, сараши. Хорошо жили: лесом кормились, зверя били, рыбу ловили. Потому что много человеку не надо: ягодой полакомиться, ребёнка вырастить, облака увидеть. И не нападал никто, не зарился – в наших болотах ни городов, ни богатств не сыщешь. Только наступило злое время, пришёл из степей кровопиец – Аттила. Многие погибли тогда, кто не успел в глухих топях схорониться. А кое-кто из наших забыл, чему предки учили – упросились с гуннским войском в поход. Воспылала их душа жаждой золота и власти над человеческими жизнями. Они творили зло: людей убивали, города жгли… Да утонули их сердца в чужой крови, напала смертная тоска – и сбежали тогда от грозного Аттилы, чтобы вернуться в родные места. Но наша земля не приняла изменников, спряталась в тумане, и немогли беглецы дорогу в отцовский дом отыскать. А на пятки уже гуннская погоня наступала, посланная отступников покарать. Получается, не было им пути ни назад, ни вперёд. Взмолились дважды изменники к Великой матери, к Эме: укажи нам путь в болотах, открой ворота в другой мир. Спрячемся там и начнём новую жизнь. Но Эма, рассерженная на их грехи, отвернулась. Очень она не любит, когда её дети творят горе и губят один другого.