Валерий Елманов - Нам здесь жить

— И в какое дерьмо мы с тобой угодили на сей раз? — спросил Улан.

— Увы, старина, — непривычно грустно откликнулся его друг. — За сравнение с тем, что с нами приключилось, дерьмо — это повидло, и влетели мы по самое не балуй. Но вначале, в качестве прелюдии: все, что я тебе сообщу, никакой не розыгрыш, как бы тебе ни хотелось считать иначе. И крыша у меня не поехала. Да и ты и сам небось чуешь, что я серьезен, как никогда. А теперь молчи и слушай. — он помедлил и, набрав в грудь побольше воздуха, словно собрался нырять, выпалил: — Думаешь, я почему тебя ни разу татарином не назвал?…

Уже после третьей фразы Петра Улан, невзирая на слабость, чуть не засмеялся. Да и как иначе? Ну какой здравомыслящий человек поверит, что он попал в прошлое. Причем не на год-два, от этого бы и Улан не отказался — глядишь, подправили бы кое-что в своей жизни — а почти на семьсот лет назад. Некоторое время он сочувственно смотрел на друга, но, наконец, не выдержав, перебил его:

— Ты в своем уме?

— Я и сам поначалу подумал, что того или разыграть меня кто-то пытается, — честно признался Сангре. — Но глазам-то своим еще не разучился верить. Смотри, что получается, — и он стал загибать пальцы, приводя неотразимые доводы.

Получалось и впрямь не ахти. Во-первых все местные жители, включая детей и стариков, говорили на древнерусском. Во-вторых, сам розыгрыш получался слишком накладным — построить средневековую деревню — удовольствие не из дешевых, и потом, когда бы кто успел это сделать.

— А видел бы ты, какими глазами они на содержимое наших рюкзаков смотрели. Ну разве хлеб проигнорировали — они свой пекут, а касаемо перца, сахара, конфет… Даже этикетками не побрезговали. Только чай цейлонский не очень восприняли. Мол, у них смородиновый лист душистее.

— А про карабин что говорили? И про часы с биноклем?

— Дабы не смущать народ обилием иноземных вещей, я часики закопал.

— А не испортятся?

— Спохватился, — хмыкнул Петр. — Уже, причем в первый же вечер. Точнее, обнаружил я их поломку вечером, а сломались они, скорее всего, в момент нашего загадочного перемещения во времени. Они ж электронные, вот и не выдержали. А карабин с прицелом и биноклем я припрятал здесь, наверху, под стрехой. Место сухое, не заржавеет. Туда же и патроны сунул. Да, — спохватился он. — Я там в твоем рюкзаке еще сотню каких-то здоровенных надыбал, и к карабину они никаким боком.

— Дядька для своих ружей попросил захватить, — равнодушно пояснил Улан.

Петр кивнул, встал, прошелся по избе, пнул носком берца ножку стола, похлопал по стене и, опершись о печку, с грустью констатировал:

— Как видишь натуральное, не из папье-маше. Мы, кстати, неплохо устроились, отдельную избу заполучили. У них в Липневке голодовка была пополам с мором, выкосило многих, часть изб опустела. Вообще-то они прошлой зимой их на дрова пустили, а эту, на наше счастье, разобрать не успели, — он невесело усмехнулся. — Староста деревенский расщедрился. Между прочим, название самой деревни производное от его имени. Его Липнем зовут, ну и деревню по его имени окрестили. Он тут навроде местного пахана или смотрящего — называй как хочешь.

Сангре тяжело вздохнул и настороженно уставился на друга, чей рассеянный взгляд блуждал по простенку между двух окон, затянутых бычьим пузырем.

— Ты о чем призадумался? — осведомился Петр. — Ищешь альтернативное объяснение всему этому? — и он широким жестом обвел печь, стол, вторую лавку у противоположной стены и прочую скудную обстановку. Улан молча кивнул. — Бесполезно. Я и сам его пытался найти, но… — Он тяжело уселся на лавку, зло шарахнул по столу кулаком и досадливо поморщился, потирая его. — Кстати, подходящее под твое описание болото я поблизости отыскал. И островок на нем имеется. Именно на нем, кстати, и отсиживался всегда при налете врагов местный народец. Но красная ряска на болоте никогда не появлялась, да и называется само болото не Красным, а Лосиным мхом. Про загадочный туман люди тоже никогда не слышали. Вывод, как ты понимаешь, напрашивается однозначный — все это произойдет позже, в Великую Отечественную. Но зато мы успешно расследовали дело об исчезновениях людей, — он невесело улыбнулся.

— Слушай, а если это какой-нибудь скит? — встрепенулся Улан. — Ну-у, вроде старообрядцев. Маловероятно, конечно, но всё лучше звучит, чем…

— Тогда они о текущих событиях в стране ничего бы не слыхали, — бесцеремонно перебил Петр, — а у них с этим полный порядок. И новости с рынка, то есть с торжища в Твери, куда они мотаются, регулярно привозят, так что я в общих чертах знаю и про обстановку на Руси, и про их местного князя. Михаилом Ярославичем его зовут, слыхал про такого?

Улан нахмурился, припоминая, затем молча кивнул. Сангре озабоченно поглядел на друга и, взяв со стола какую-то тряпицу, принялся бережно вытирать испарину, выступившую на лбу раненого.

— Не хотел говорить, — вздохнул он, аккуратно обтирая Улана. — Ох, не хотел. Ну куда на тебя мешок с такими новостями вываливать? Они и для здорового как фейсом об тейбл или ломом по хребту, а ты вон, весь поранетый. Но с другой стороны деваться некуда, надо. Ты ж, с такими непонятками столкнувшись, уже к вечеру повязки бы с себя срывал, орал матерно и требовал, чтоб тебя из дурки выпустили. Вот я и решил на упреждение сработать… Извини, старина.

— Ничего, — вздохнул Улан и легонько похлопал исхудавшей ладонью по руке друга. — Ты правильно сделал. А что еще слышал из… ну-у… местных новостей?

Сангре сокрушенно развел руками.

— Народ темный, так что про остальные княжества у меня информации ноль. Разве про козни какого-то Юрия Даниловича рассказали. Это московский князь, но его в этом году хан Золотой орды в Великие Владимирские воспроизвел, причем по блату, поскольку свою родную сестричку за него замуж выдал. Да и то знают о нем, поскольку у него с местным тверским большие разборки идут, но через почему, они понятия не имеют, — он невесело усмехнулся и подвел итог. — Словом, мы с тобой в четырнадцатом веке, старина. Если совсем точно, то ныне месяц ноябрь лета шесть тысяч восемьсот двадцать пятого от сотворения мира. — Улан нахмурился, морща лоб, но Петр остановил его. — Да не трудись с подсчетами, я их уже проделал. От рождества Христова получается тысяча триста семнадцатый год.

— Все равно… не верю.

— Ну-у, время у тебя, пока лежишь, имеется, вот и попробуй на досуге подыскать другое объяснение, — предложил Сангре. — У меня-то основной источник знаний — художественная литература, да и то не сказать чтоб в огромном количестве, а ты, помнится, перед тем, как историю России в Академии сдавать, всерьез учебники штудировал. Кстати, а откуда взялся этот московский князь Юрий Данилович и где Иван Калита? — поинтересовался он.