Валерий Елманов - Нам здесь жить

Петр смущенно засопел. Крыть было нечем — он действительно в очередной раз не принял во внимание степень риска, а главное — не подумал, чем им на сей раз придется расплачиваться в случае неудачи. Идея конвейерной системы зарядки арбалетов, названной им «а-ля Стаханов» и показавшейся гениальной, сразу поблекла, и говорить о ней Улану расхотелось. Да и ни к чему. Если получится — тогда да, а коль не выйдет, не придется лишний раз позориться. Но привычка оставлять за собой последнее слово сработала и он процитировал:

— Сказано в писании: «Спасай взятых на смерть и неужели откажешься от обреченных на убиение?» И потом, как любил говорить один одесский носильщик: «Это не рентабельно — разбрасываться таким багажом». К тому же лишиться столь чудесного, можно сказать уникального экз…

— Да помню я, помню про твое переходное звено, — раздраженно перебил Улан и устало вздохнул. — Все равно зря ты затеял его спасение, гуманист фигов.

— Как ты меня окрестил?! — оскорбился Петр. — Ну ничего себе! Ты бы меня еще толерантным обозвал! Что я тебе, европеец занюханный?! Да я…

— Стоп! — осадил его Улан. — О твоих многочисленных достоинствах мы поговорим попозже, а пока давай о более насущных делах. Например, с чего начнем подготовку к взятию замка?

Сангре почесал в затылке. В голове как назло царила пустота. Он озадаченно посмотрел на друга, терпеливо ожидавшего ответа, затем с тоской на постель.

— Как я понимаю, за поспать и речи быть не может, — мрачно поинтересовался он.

— Правильно понимаешь, — подтвердил Улан. — В следующей жизни выспишься.

— Старый обманщик, — проворчал Петр. — Между прочим, за выспаться ты мне еще в прошлой жизни обещал, буддист хренов.

— Не отвлекайся, — хладнокровным тоном посоветовал Улан. — Сейчас мне от тебя требуется свежая и оригинальная идея, то бишь с изюминкой. Насколько я помню, обязанность выдавать их на гора лежит на тебе, — и он вопросительно уставился на друга.

— Ну-у, — замялся Сангре. — Вообще-то есть кое-что, но силуэт, силуэт, не больше.

Улан понимающе кивнул, по опыту зная: коль упомянуто слово «силуэт», значит перед Петром пока витает сплошной туман с высовывающимися из него кончиками нитей и он сам толком не знает, за какую из них ухватиться, чтобы потянуть.

Сангре, опустив голову, прошелся по комнате из угла в угол — на ходу ему лучше думалось. А подумать было над чем, ибо в кои веки его воображение напрочь отказывалось работать. Почему — трудно сказать, но скорее всего, из-за новизны задачи, ибо он понятия не имел, как брать замок. Не доводилось ранее. Разве что представить его в виде огромного бандитского гнезда — эдакого кубла, вроде штаб-квартиры Сеньки Лысого, устроенной им для своей банды на заброшенном металлургическом заводе.

«А что, для затравки вполне, — оживился он. — Во всяком случае общего хоть отбавляй: и бандиты с паханом имеются там и тут, да и ограждение тоже (неважно что забор и стены разной высоты), и территория такая же огромная, и обкурившийся враг не намерен сдаваться. Огнестрел меняем на стрелы — даже тут созвучно — авто на лошадей, и выстраивается почти целиковый аналог. Та-ак, с чего мы тогда начали разработку операции по их захвату?»

Его воспоминания прервал появившийся Яцко, сообщивший, что раненный пленник недавно вновь пришел в себя и сейчас пребывает в неком беспокойстве: мечется по постели, то и дело тычет себе пальцем в грудь и, указывая на свой нательный крест, старательно что-то лопочет.

— Он что, бредит? — нахмурился Петр.

— Не похоже, — мотнул головой Яцко. — К тому ж ему вечером зелье особое дали, кое и мертвого из могилы поднимет. А опосля того, как его поутру вдругорядь зельем попотчевали, он и вовсе взбодрился…

— А лопочет-то чего?

Толмач философски пожал плечами.

— Повидаться с тобой жаждет, господин. А зачем… Можа, важное что поведать желает али попросить чего.

— А ты не ошибся — точно со мной повидаться-то? — осведомился Сангре, чуточку досадуя — творческий процесс только-только пошел и обрывать его не хотелось бы.

— Так на полянке святилища ты один голышом по пояс был, — пояснил Яцко. — Ну и с крестом тоже боле никого, окромя его дружков.

Друзья переглянулись.

— Вот и ответ на вопрос, с чего начинать, — сказал Петр, смирившись с неизбежностью. — Кровь из носу, но надо выжать из пленных план самого замка и хотя бы примерное количество его защитников. А для ускорения дела давай разведем их. В смысле ты как мастер шпрехать на немецком выведешь Вальтера в другую комнату, а я займусь допросом беспокойного испанца.

Кейстут сдержал свое слово в отношении раненого. Уход за ним был обеспечен самый что ни на есть наилучший. Правда, разместили обоих пленных в полуподвальной комнате, не имеющей ни одного окна, зато лекаря раненому предоставили не абы какого, а княжеского, то есть наилучшего. Не зря же раненый при наличии дырки возле сердца успел прийти в себя. Все остальное тоже было на уровне — стоящая в углу жаровня с углями давала достаточно тепла, а постель, где лежал крестоносец, мало чем отличалась от постелей друзей.

Завидев Сангре, рыцарь радостно завопил: «Христо! Христо!», тыча пальцем на грудь Петра, и жестами попросил показать крест. Умиленно заулыбавшись, он принялся что-то пояснять. Увы, но по-первости Петр мало что понимал. Оказалось, испанский язык средневековья изрядно отличается от того, которому некогда учил своего внука дед. Зато Петр так и не услышал от пленного своей собственной фамилии, чего он всерьез опасался. Вскоре выяснилось, что плененного крестоносца звать Бонифацием Фелипе де Рохас-и-Марино. Настроение у Петра мгновенно поднялось — подумаешь, сердце кольнуло. Совпадение, пустяк.

Правда, беспокойство отступило ненадолго. Внезапно припомнилось, что Сангре — не более чем псевдоним. Как рассказывал дед, его отец, ярый анархист или троцкист, поди пойми толком, еще до рождения сына отказался от прежней родовой фамилии, взяв себе новую, звучную, дабы всем сразу было понятно, что он готов драться с гидрой мировой буржуазии до последней капли крови. Из рассказов матери дед слыхал кое-что об отцовских предках, а вот подлинной их фамилии она ему назвать не успела, погибнув от фашистской бомбежки.

Оставалось выкинуть из головы назойливые вопросы, не имеющие покамест ответов, и старательно вслушиваться в произносимое рыцарем на языке, столь непохожем на речь деда. Однако по ходу беседы Петр мало-помалу стал привыкать к чудовищным искажениям слов, к непривычным оборотам и спустя несколько минут сумел с первого раза, не переспрашивая, уловить суть просьбы рыцаря.