Сергей Калашников - Четвертый

– Хотели вас тоже помучить, – смущённо улыбнулся пилот. – Но вы – словно железные – летели и летели, да ещё она, – взгляд на Олю, – постоянно контролировала возможность возвращения.

– А что насчёт войны с Германией? – не понял я.

– Аргентина – нейтральная страна. Ей ни на чьей стороне выступать нельзя, – пояснил Хорхе. – Поэтому утопление немецкой подводной лодки равносильно объявлению войны фашистам.

Вот и этот парень проговорился – не любит он гитлеровцев. Слышно по интонациям. И никто здесь не любит – заметно по реакции аудитории.

– А кто сказал, что это мы её потопили? – искренне удивился я. – Ну видели мы её, ну наблюдали, как погрузилась. Она что, опознала нас? Сообщила кому-то по радио? Подводные лодки они вообще такие – берут и не возвращаются на базу.

– Я передал по радио, что вижу неопознанный корабль, и дал координаты, – прошептал Хорхе. – А потом меня перегрузкой приложило. Про то, что бомбили, я не сказал – сильно был озадачен, когда представил себе последствия.

– И никто не скажет, – обвёл я взглядом присутствующих. – Гитлер капут, – поднял я стаканчик с виски.

– Гитлер капут, – все дружно встали и хряпнули до дна. Бедная Оля – она предпочитает белые вина, а тут самогонка из пива… Но стерпела, только поморщилась и стремительно закусила.

А дон Педро из Бразилии достал из-под стола бутылку мескаля. Не знаю, отчего он уверен, будто субмарина немецкая, и что она утонула, но настроение у него праздничное.

– Я бы вас, юнцы, прямо сейчас принял на те места, которые вы сегодня занимали, – пояснил он, наполняя стаканчики текилой. – Положить четыре болванки из десяти прямиком в прочный корпус, это надо уметь. Хотя, будь у нас настоящие бомбы – сами себя взрывной волной опрокинули бы.

– Разве вам было видно? – удивилась Оля. – Сумерки, зыбь, высокая скорость.

– Как на ладони – я же на месте нижнего стрелка сидел. Три пробития верных, а в районе кормы – кто знает? Гитлер капут, – поднял он стаканчик.

Снова хряпнули стоя и до дна.

Утром в организме образовался основательный сушняк. Оля выглядела рассеянной и слегка встрёпанной. А бразильские парни оставались бодрыми и весёлыми. Улетели они спозаранку. Лейтенант Хорхе Орейра, которого я ещё вчера называл словом «идальго», посадил нас с подругой в машину и отвёз обратно в город прямиком на вербовочный пункт.

– Подождите немного, сейчас я всё улажу, – с этими словами он скрылся за одной из дверей. Спустя полчаса вышел оттуда с виноватым видом и развернул перед нами газету с фотографией, где мы с Оленькой присутствуем с определённо разбитыми лицами, а рядом написано про двух хулиганов, напавших на ни в чём не повинных мирных жителей и скрывшихся от представителей органов охраны порядка.

– Даже имен ваших не спросил господин начальник школы. Велел гнать подальше и впредь на порог не пускать.

Так мы впервые провалили задание.

– Да, ребята, отожгли вы! – такими словами нас встретили дома. – Этак вы всех нас под монастырь подведёте. Нам никак нельзя привлекать к себе внимания – тут ведь и британские спецслужбы действуют, и американские. Да и Бразилия с Аргентиной присматривают за делами на Уругвайщине. Мы потому до сих пор на свободе, что ведём себя тихо и неприметно.

– Всё намного хуже, пап, – печально вздохнула Оля. – Мы еще и во время проверки навыков пилотирования отметились. Причем особенно странно вёл себя пилот…

– Дон Педро из Бразилии, где много диких обезьян, – подхватил я, – уверенно опознал встреченную подводную лодку как немецкую, хотя видел её на протяжении буквально пары секунд в погрузившемся на десяток метров положении и сверху продольно. Крайне неудобный для идентификации ракурс.

– Ну-ка, добавьте подробностей, – подключилась мама.

Разумеется, мы всё рассказали.

– В Бразилии очень велико американское влияние, – заметил папа. – И испаноговорящий американец – не такая уж редкость, если он из мест на границе с Мексикой. Но «Белая лошадь» – сорт виски, больше характерный для англичан. Опять же восторг по поводу утопления субмарины тоже говорит в пользу британской ориентации – птенцы адмирала Деница ужасно их огорчают.

– Этих «птенцов» с радостью придушили бы в любой из стран восточного побережья Южной Америки, – заметила мама. – Разбой в Южной Атлантике всем не в радость.

– В этих же странах немало эмигрантов из Германии, – вспомнил я. – Есть даже эти… диаспоры. Или землячества, если не умничать. Так что присутствие спецслужб Третьего рейха тоже возможно.

– Вот. И в этой неоднозначной обстановке вы привлекаете внимание к тихим беженцам, которые мирно зарабатывают себе на скромную жизнь, приютившись под крылышком пожилого белоэмигранта, – печально улыбнулся папа. – Придётся сделать предупредительный ход – мы очень рассердились на дочку и её жениха, отказали им от дома и сняли с иждивения.

– То есть мы должны отсюда съехать и устроиться отдельно, самостоятельно зарабатывая себе на жизнь, – довела мысль до конца Оля. – Для окружающих – между нами ссора из-за недостойного поведения отпрысков.

Все дружно кивнули. Мама смахнула слезинку, а мы с так и не разобранными чемоданами встали и пошли куда глаза глядят.

Сразу повернули в сторону, противоположную городу – на квартиру в центральной части у нас не хватило бы денег, а окраины не слишком привлекательны – много нищеты, которая нервирует. В пригороде и просторней, и народ не такой замурзанный. Да и как-то все при деле. Чуть погодя сообразили, что ноги несут нас в сторону аэродрома. Поспрашиваем, не сдаёт ли кто комнату. Опять же дорога в сторону центральной части Монтевидео отсюда благоустроенная – удобно будет добираться на работу. На шибко богатые заработки нам, пожалуй, рассчитывать не стоит – пусть и невелика в эту пору безработица, но всё равно присутствует. Так что на тёплые места и без нас желающих достаточно. А женщины вообще используются исключительно в сфере обслуживания – официантки, уборщицы, базарные торговки.

Особо радужных перспектив нам не светило. Или я мог заделаться кустарём – зажигалки, например, клепать. А Ольга – швеёй-надомницей. Лифчики-то она сама себе шила ещё в фашистском тылу. А тут на швейной машинке наверняка управится лучше.

Так, рассуждая о ближайших перспективах, мы неспешно шли по обочине, пока нас не догнал наёмный экипаж:

– Дон Хуан! Донья Хельга! Вы всё ещё не добрались до дома! Садитесь, я с удовольствием разделю с вами остаток пути, – приветливо замахал нам рукой аргентинец Хорхе Орейра. Тот самый «идальго», что недавно выводил нас на чистую воду.

Мы, не кобенясь, устроились в коляске и пожаловались на то, что нас прогнали из дома за хулиганство. Наш спутник, до этого момента выглядевший просто дружелюбным, вдруг развеселился и сказал, что непременно представит нас своему брату. И сделал загадочное лицо.