Елена Хаецкая - Жизнь и смерть Арнаута Каталана

Доминик постарел, стал еще светлее, бесплотнее, что ли. Он выглядел усталым.

– Ну что, Каталан, – заговорил он негромко, – вот мы и встретились. Не забыл еще меня?

– Забудешь вас, пожалуй, господин мой, – проворчал Каталан.

– Все хотел спросить тебя: почему ты тогда убежал?

Доминик с любопытством смотрел на Каталана, готовясь улыбнуться.

– Не знаю я ничего, – с тяжким вздохом уронил Каталан. И спохватился: – Да вы садитесь, господин! Что вы стоите? Берите стул.

– Спасибо.

Доминик уселся на стул напротив Каталана.

– Так какая надобность привела вас? – начал приободрившийся Каталан.

– Ох, Каталан, ты, как я погляжу, все беспутничаешь! – проговорил Доминик. – Много ли грехов наворотил с тех пор, как я тебя со смертной телеги снял?

Каталан хотел отмолчаться, но мизинчик на левой руке вдруг пропищал:

– Много!

– Цыц! – зашипел Каталан и прищемил мизинчик ногтем большого пальца.

– Горе мне с тобой, Каталан, – сказал Доминик. – Я ведь за тебя поручился.

Тут Каталан, разъярясь, вскочил. Так разозлился он на Доминика, что даже страх свой позабыл.

– Да кто вас просил, господин, за меня ручаться? Кто вас за язык тянул?

– Никто, – согласился Доминик.

– Я живу, как хочу, – поуспокоился Каталан. – Кому это мешает?

– Тебе, – сказал Доминик.

Каталан запыхтел. А Доминик кивнул на постель:

– Что ты скачешь? Сядь. Поговорим мирно. Я ведь не драться к тебе пришел. И не кричи, не то весь дом перебудишь.

Каталан сел.

– Ну? – угрюмо спросил он.

Но Доминик теперь молчал.

Тогда Каталан поднял на него глаза и, набравшись духу, проговорил:

– Правду сказать, господин, многое я за эти годы слыхал, да только о вас никто слова доброго не молвил.

Доминик пожал плечами:

– Веришь ли, Каталан, ничуть ты меня не удивил. Вон гляди: тебя я от смерти избавил, а ты меня мало из дома не гонишь.

Он встал, подошел к постели и остановился, рассматривая спящую Багассу. Потом повернулся к Каталану.

– А это кто?

– Шлюха.

Доминик еще раз посмотрел на девушку.

– А что, мила она тебе, Каталан?

– Ну… – протянул Каталан. – Лучше многих будет. Я ей денег дал, а она притворяется, будто любит меня. Шлюха она, господин. Знаете такое слово?

– Слово знаю. Продажных женщин видел, – сказал Доминик. – Красивая девушка. Добрая, наверное.

– Жадная, – сказал Каталан.

Доминик отошел от спящей, снова на стул уселся.

– Чем промышляешь, Каталан?

– Лекарь я.

– Похвально, – одобрил Доминик.

У Каталана неожиданно вырвалось:

– Не нужно хвалить меня. Я делаю это ради корысти.

– Ладно, дело твое. У меня просьба к тебе, Каталан. Будь добр, зайди завтра в монастырь святого Романа и передай моим братьям, что я умер.

Каталан замер с раскрытым ртом. Потом переспросил (а у самого в животе все разом оборвалось от ужаса):

– Кто… умер?

– Я, – повторил Доминик.

Каталан помолчал немного. Потом пролепетал:

– Коли вы умерли, господин, то что же вы здесь-то делаете?

– Разговариваю с тобой.

– Ох, господин, я бедный шарлатан! Почему бы вам не оставить меня в покое? Зачем вы посылаете меня в Сен-Роман, да еще с таким известием? Неужели вам так трудно сходить туда, как вы пришли ко мне?

– Послушай, Арнаут Каталан, о какой малости я тебя прошу! Всего-то сходить на соседнюю улицу и передать моим братьям два слова: "Доминик умер". А ты и этого для меня сделать не хочешь!

– Хорошо, – пробормотал пристыженный Каталан.

Доминик встал, подвинул стул, направился к выходу.

– Господин! – позвал Каталан. Доминик повернулся. – А вы правда видели тогда, что я раскаюсь?

– Правда.

– Да я-то не раскаялся!

– Ох, не знаю я ничего, Каталан. Поступай как знаешь. Это ведь твоя жизнь, не моя. Прощай.

Легонько стукнула дверь. Заскрипели ступеньки. И настала тишина.

Каталан изо всех сил напрягал слух, но ничего не слышал. Доминик ушел.

– Черт бы тебя побрал, постный святоша! – заорал Каталан, не стесняясь. – Чума на тебя! Чума на твоих братьев! Будь ты проклят, Доминик! Что ты приперся? Кто тебя звал? Сдох – туда тебе и дорога! Мне-то что? Почему я должен переться в этот клятый Сен-Роман? Зачем это я стану разговаривать с твоими братьями, вшей на них считать? От них в городе шарахаются, как от прокаженных!

Он задул свечу, плюхнулся в постель, обнял теплую, мягкую Багассу и решил: "Никуда не пойду".

И в самом деле. Кто заставит его идти куда-то и говорить там то-то и то-то?

Никто не заставит.

Вот и хорошо.

Каталан закрыл глаза и заснул.

Проснулся он как от толчка. Было еще темно, едва серел рассвет. Сперва подумал о том, Каталан, что все это приснилось ему – и Доминик, и странный, глупый разговор… Но потом огляделся, и ему даже дурно сделалось от неприятного сосущего предчувствия. Нет, не приснилось. Доминик и в самом деле приходил. Вон, в поставце осталась оплывшая свеча. И дверь неплотно прикрыта. И стул отодвинут. А на столе лежит маленький молитвенник в потрепанном кожаном переплете.

Окончательно впав в дурное настроение, Каталан натянул штаны, набросил на плечи плащ, зябко ежась, взял в руки молитвенник. Машинально открыл. Тупо посмотрел на первый инициал – букву D, оплетенную лозами, в которых заблудились пастухи и овцы. Закрыл. Грязно выругался.

Девушка на постели пошевелилась, приоткрыла глаза.

– Ты куда, Каталан? Ты хочешь оставить меня одну?

– Спи, – сердито бросил Каталан. – Я скоро вернусь.

Город спал, таинственный и прекрасный в полумраке, как лицо незнакомой женщины. Безобразная стена монастыря преградила улицу. Каталан двинулся вдоль стены и вскоре остановился перед воротами.

Помедлил немного, а после постучал.

Сен-Роман спал, как и вся Тулуза. На стук никто не отзывался. Слепой от злобы, Каталан принялся яростно пинать ворота. Затем подобрал камень и, отойдя на несколько шагов, запустил камнем в створку. Наконец он заревел:

– Эй, вы! Чертовы святоши! Попы хреновы! Ублюдки! Долго мне тут еще стучать?

Он подождал еще немного, потом в последний раз врезал по воротам кулаком, повернулся и зашагал прочь.

И тут ворота открылись.

Каталан остановился.

– Это ты стучал? – спросил его кто-то, невидимый за створкой.

– Я, – буркнул Каталан.

Нехотя он вернулся к монстырю и уперся взглядом в невысокого заспанного человека.

– У тебя есть к нам какое-то дело? – спросил этот человек очень спокойно.

– Ага! – отозвался Каталан, оскалив зубы в нехорошей ухмылке. – Есть!

Заранее радовался: сейчас как огорошу их новостью! Ох, взвоют, небось, зарыдают, руками-ногами засучат, как узнают, что их возлюбленный Гусман наконец подох! Дивился злобе своей Каталан – но только краешком сознания, а сам просто трясся от восторга, предвкушая: сейчас вам будет, святые, в Бога, в душу, в мать!..