Валерий Большаков - Второй шанс адмирала

В тот же день инженер Брон – мобилизованный как интендант третьего ранга, хотя имел степень кандидата технаук, – изучил разоруженную немецкую мину и нашел способ борьбы с нею.

А в тот раз…

Филипп порадовался, что смотрит в окно, а то адъютант Галковский не понял бы его глуповатой ухмылки. Но было с чего ухмыляться – в тот раз, разбираясь с минным оружием фашистов прямо на глубине, погибло несколько офицеров и талантливых инженеров. А сейчас все они живы-здоровы. Ефременко, Иванов, Лишневский…

Комфлота посмотрел на часы. Семь утра.

– Русаков здесь? – он поднял голову над папкой с документами особой срочности.

– Так точно, товарищ командующий, – вытянулся адъютант.

– Давай его сюда.

Командующий ВВС явился и тоже, как адъютант, встал по стойке «смирно» – дюже впечатлились служивые не то что прозорливостью, а решительностью командующего. Отдавать приказы на открытие огня – это было круто. Главное, без оглядки на Москву, не выпрашивая у наркома позволения воевать…

– Проходи, Василий Андреевич. Долго тебя не задержу. Прежде всего хочу поздравить с успешным началом боевых действий.

Русакову эти слова командующего польстили, но он счел нужным поскромничать:

– Да, немцы понесли потери, но и мои не все вернулись.

– На войне, как на войне! Вот что. Этот авианалет был первым, но не последним. Надо отучать немцев от дурной привычки бросать бомбы, где попало. Короче. Готовьте бомбардировщики к ответному визиту. Необходимо как можно скорее совершить авианалет на Констанцу и Плоешти. Даже не так – на Плоешти и Констанцу. Нефтяные промыслы – это цель номер один. Немецкие танки работают на синтетическом бензине, который вырабатывается из угля, но он не годится для самолетов, им потребен высокооктановый бензин, а его можно получить лишь из нефти. Добыть которую, кроме как в Румынии, ну, еще маленько в Венгрии, немцам просто негде.

– Понятно, товарищ командующий. Сделаем.

– Сделаете так. Нанесете три удара по Констанце: первый – составом тридцать три «ДБ-3» и двадцать семь «СБ», второй – семь «ДБ-3», и третий – девять «ДБ-3», а также удар по Бухаресту составом шесть «СБ». Самолеты 96-й эскадрильи Дунайской флотилии пусть отбомбятся по румынским портам на Дунае. Готовьте самолеты – операцию проведем в ночь на 25-е. А я слетаю в Одессу, договорюсь с командующим Южным фронтом – негоже посылать одни бомберы, им нужно сопровождение истребителей. Нашим не хватит дальности, а вот если взлетать с аэродромов Аккермана или Болграда…

– Это было бы очень желательно!

– Да уж… Нам обещали перегнать эскадрилью «Пе-2», и еще я выбил порядка сотни «ТБ-3».

– Староваты «туберкулезы»… – заметил Русаков. – Тихоходы они.

– Это да, но вам ли не знать, что как раз эта их тихоходность обеспечивает точность бомбометания. А я еще постараюсь подвести к целям наших разведчиков-диверсантов, чтобы они «подсветили» их из ракетниц.

– Отлично! – бодро ответил Русаков и замялся: – А разрешение наркома?..

Октябрьский внимательно посмотрел на командующего ВВС.

– Разрешение бомбить врага, напавшего на нашу родину? – мягко спросил он. – Немцы сбрасывают бомбы на Измаил, Одессу и Крым, румынские мониторы уничтожают наши погранзаставы на Дунае…

Русаков покраснел.

– Ступайте, Василий Андреевич. Будет вам разрешение.

Октябрьский помнил, что «в тот раз» разрешение наркома пришло лишь поздно вечером, но сейчас он не был намерен ждать.

Хотя он понимал генерал-майора. Ведь первая директива из Москвы не предусматривала переноса боевых действий на территорию противника, и его приказ может быть расценен как провокационное самоуправство. Ничего, переживем какнибудь…

Октябрьский улыбнулся. Сейчас он испытывал великолепное чувство свободы и легкости – его душу не сковывал, не угнетал страх. Было такое ощущение, что прежняя боязнь осталась в том будущем, в которое уже не хотелось возвращаться.

Да и чего ему бояться, прожившему семьдесят лет? Самое страшное, что с ним может случиться здесь, – это позор.

Тот самый, который остался в будущем, которое для него стало прошлым. Безумный выверт, но все именно так.

Самое главное, в чем можно признаться лишь себе, кроется в истинной правде – участвовать в неведомом Эксперименте он решился не для того, чтобы изменить ситуацию в Севастополе, а по иной причине – снять с себя вину.

Здесь и сейчас, в Севастополе, в первый день войны, он еще ни в чем не провинился, никого не предал, не совершил ни одной из тех ошибок, за которые потом бывает стыдно. Все впереди.

И вот именно для того, чтобы не повторились послевоенные ад с чистилищем, чтобы не выть, не плакать, он должен будет сделать то, что обязан, – возглавить оборону Севастополя и победить.

Он будет воевать здесь, за ГБ, за Крым, будет драться с немцами. Если Москва поможет ему в этом – хорошо, если нет – обойдемся.

А если будет против, то он ни за что не выйдет из драки. Пусть ему грозят Кузнецов, Берия и Сталин втроем, он не отступится от своего.

Да, надо было дожить до старости, оказаться за неделю до смерти, чтобы понять одну простую вещь: лучше погибнуть, сохранив честь, чем влачить жалкое существование бесчестного дристуна!

11-я немецкая армия, 3-я и 4-я румынские, входившие в состав группы армий «Юг», наступали по всему фронту. Формально войска, находившиеся на территории Румынии, должны были подчиняться «кондукэтору» Антонеску, но фактически всем рулил командующий 11-й армией генерал-полковник Риттер фон Шоберт, которому румынский диктатор поручил разработку «всех директив и приказов, касающихся совместного ведения войны».

В первые дни Великой Отечественной противник вторгся на территорию СССР в районах Ровно, Львова, Луцка, постоянно бомбил железнодорожные узлы Жмеринка, Казатин, Помошная, города Винницу, Одессу и Севастополь.

«В тот раз» Октябрьский уже в ночь на 23 июня послал самолеты бомбить Констанцу, но толку от этого было мало. Теперь же комфлота намеревался тщательно подготовиться, хоть и в сжатые сроки, и нанести по-настоящему мощный удар.

В этом он надеялся на помощь генерала армии Тюленева, намедни ставшего командующим Южным фронтом. 24-го его поезд прибудет в Винницу, где комфронта ждет плохо подготовленный КП.

В тот же день самолет Октябрьского покинул Севастополь, направляясь в Винницу.

Но до этого Филипп побеспокоился о том, чтобы заслать в тыл врага особую опергруппу «угонщиков». Они должны были угнать с аэродрома Цилистрия немецкий «Фокке-Вульф-189», самолет-разведчик, прозванный красноармейцами «рамой».

Филиппа очень беспокоила необходимость хоть как-то залегендировать свои «прозрения» или «получение разведданных», неизвестно как и от кого. Но если в состав 30-го отдельного разведывательного авиаполка ввести «раму», то многое сразу прояснится, снимет неловкие вопросы.