Юрий Валин - Октябрь, который ноябрь (СИ)

Пора. Алексей Иванович зачем-то сделал шаг вправо, прижался спиной к черно-белому стволу и решительно вскинул пулемет. Сначала угловые окна, потом центральные...

- Дай коры мне, о Береза!

Желтой дай коры, Береза,

Ты, что высишься в долине ... [5]

- прошептал стрелок и нажал спуск...

...Казалось, стрекочет лишь единственная - его - машинка убийства. Лишь меняя магазин, Алексей Иванович услышал дуэт стволов по сторонам от дома. Группа уборщиков работала. Внутри дома кто-то кричал, но эти звериные вопли слушать было незачем. Вставить магазин в горловину, взвести, перехватить перчаткой под ствол поудобнее...

Алексей Иванович вновь вел струю пуль по окнам, стараясь косить ниже, "впритирку". Никакой уверенности, что легкие пистолетные пули достанут всех, не имелось. Но это и не нужно. Ждите, "товарищи", прячьтесь на пол и в чулан, чумные ничтожества...

Еще тридцать два патрона, затвор лязгнул, ночь пахла порохом и раскаленным металлом - очищением. Стрелок торопливо сунул в карман пальто опустевший пенал магазина, втиснул в горловину следующий...

Со стороны веранды донесся звон стекла (удивительно, неужели что-то уцелело в рамах?!), от фасада негромко крикнул Шамонит:

- Готово!

- Готово! - эхом откликнулся с противоположной стороны Гранд.

Пятясь прочь от дома, Алексей Иванович упер в плечо неловкий металлический приклад и возобновил пальбу. Все шло по плану: хотя он настойчиво предлагал забросить бомбу и со "своей" стороны, коллеги сочли излишним. Исходили они из уважения к возрасту старшего по группе, или из иных конструкторско-взрывных побуждений, не столь важно. Оба инженеры, едва ли ошибутся.

В доме блеснуло багряно-черным, раму вынесло наружу, с Алексея Ивановича слетела шляпа. Уханье взрыва накрыло мгновеньем позже. О, нужно было зажать уши.

Присев, он нашарил головной убор. Темный, словно провалившийся в пропасть ночи дом приковывал взгляд. Нет, вот сквозь дым блеснуло чистое пламя, разгорается...

Вспомнив, что в пулемете еще есть патроны, Алексей Иванович прицелился, но его схватили за плечо.

- Будет вам, полковник Понедельник! Давайте уносить ноги! - оживленно скалился Шамонит.

- Но где Игорь?!

- Да вон же он...

Перебравшись через заборчик, боевики побежали вдоль пустынного шоссе. Казалось, стало еще темнее. Домов жилых мало, да и те чуть ли не в версте от места акции. Вокруг ни фонаря, ни огонька. Алексей Иванович дважды споткнулся правой ногой:

- Господа, я так башмак испорчу и ногу вывихну. Есть ли смысл спешить?!

- От лавки могут приметить, - озабоченно оглянулся Шамонит.

- Если там есть кто живой, то высунуться побоятся, - заметил Гранд.

Чайный магазин - нелепая пародия на прибалтийский замок или кирху, возведенная в приступе фантазии купцом-чаеторговцем, оставался далеко за спиной. Укромное место выбрали для своего гнезда большевички.

- Я больше беспокоюсь за лошадей, - сказал Алексей Иванович, испытывающее поглядывая на бледного Игоря.

Молодому инженеру нет еще и тридцати, с бомбами и вооружением он по долгу службы иметь дело, безусловно, привык, но использовать оружие собственноручно - совершенно иное дело.

- Господа, я спокоен. И безжалостен, - лаконично заверил Грант.

- Как бы то ни было, дело сделано, - отозвался Шамонит. - Был ли в домишке "цэ-ка" заговорщиков в полном составе или его избранные представители, мне даже не интересно. Центр послал - мы сработали чисто.

Лошади и экипаж ждали на месте. Алексей Иванович отвязал от столба вожжи, коллеги, хватаясь за резные балясины, покрытые черным облезлым лаком, уже забрались внутрь.

- Позволите ли убрать ваш пулемет, господин Понедельник? - вновь не к месту ухмылялся Петр Петрович.

- Извольте, - внезапный кучер передал оружие и повел лошадей сквозь жидкие кусты к мостовой. Неуклюжие колеса катафалка норовили застрять в канаве, но обошлось.

Боевики неспешно катили прочь от места акции. Разобранные пулеметы покоились под фальшивым вторым дном гроба, взятый напрокат покойник протестовать и не думал, лежал сверху. Отрабатывает безымянный труп на пользу отечеству и после смерти, - воистину "неопознанный неизвестный" герой. "Вобче тута все молодцы", как обронил санитар морга, размашистым жестом предлагая широкий выбор прокатного окоченелого товара.

* * *

Проснулся Алексей Иванович как обычно - от скрипа собственных зубов. В квартире стояла та предутренняя тишина, что особенно долга в осенние дни, когда и утра-то толком не случается. Из-за шторы пробивалась узкая полоса свинцового света, тяжело упиралась в паркет.

Группа квартировала на Пушкинской, в этом доме Алексей Иванович бывал и в былые, спокойные времена. Болтовня о литературе и политике, вино, дамы, тщащиеся казаться интеллектуальными до интересности. Танцы... Боже, какой ерундой занимались?! А время неумолимо уходило, вело к этим снам, к этим свинцовым ледяным рассветам...

Алексей Иванович на миг закрыл глаза и кошмарный сон немедленно вернулся. Школьный двор, выборы в волостное земство, боль, грязь под коленями, запах смазанных сапог и собственный крови. Голова вздрагивает: влево-вправо, влево-вправо. Лапы с грязными ногтями держат за ворот как нашкодившего мальчишку, пихают в загривок, удерживают коленопреклоненным. И пощечины... Кажется, тьма их. Нос уже кровоточит, а этот... палач, убийца, мразь, лишь чуть щурится и бьет. Неуверенно гогочут за спиной зрители, громче, громче...

Осмыслить невозможно, до чего чудовищно. Да, был чуть выпивши, в скверном настроении. Но ведь спровоцировал ссору тот лощеный. Черт возьми, разве он из пролетариев, из мужиков? Так унизить на глазах у всех, сволочь, ах сволочь! Обдуманно, изощренно. Бедняжка Вера стояла, зажав себе рот, не верила своим глазам. Он и сам не верил, чувствуя как содрогается разум в хрусткой коробке черепа. Влево-вправо. А смешки все громче. И почти все ведь вокруг знакомые, савкинские мужики: Егорыч, молоденький матрос Милонов, Мишка Адрианов, все свои, кроме этого... лощеного большевика.

- Кончилось ваше время, господин бывший барин. Не раззевай пасть на народ. Не раззаевай!

А Вера молчала, когда торопливо шагали к дому, он все нагибался на ходу, тер грязные колени. Тщетно. Все кончено.

Он уехал из Савкино тотчас. Сменил брюки, схватил деньги. Разговаривать не мог, горло сжимало ледяными клещами, губы распухли. Кинулся к зеркалу, трясущимися руками сбрил бородку. Открылся непристойное голое лицо: бабий рот с лопнувшими губами, огромный красный нос с жирными запятыми ваты в ноздрях. Хотелось застрелиться немедля. Вера стояла у буфета, по-прежнему зажимая рот, а глаза старушечьи, с такими у паперти сидеть.

Он уехал, бежал, малодушно и торопливо, так и не сказав ни слова, оставив Веру без копейки. В поезде курил на площадке. Подошел господин в офицерской бекеше, попросил огоньку.