Елена Хаецкая - Семеро праведных в раю хозяина

– Видишь? – нетерпеливо сказал Хозяин.

– Руки, – промямлила Пиф.

– Целуй, – велел Хозяин.

– Что?

Она близоруко заморгала.

Он расхохотался – где-то высоко, в полумраке. Сверкнули на загорелом лице крепкие белые зубы. На круглом загорелом лице с широко расставленными глазами.

И неожиданно, словно вспыхнуло солнце, она увидела его целиком. Коротко стриженые волосы – светлые, взъерошенные. И глаза – светлые и наглые, с черными точками зрачков.

– Ну, давай же, целуй, – повторил он.

Пиф лихорадочно соображала – что бы такого ответить. Наконец, она выдавила:

– Это… еще и парашу выносить, да?

Хозяин повалился в траву. Лицо гипсового пионера стерлось, осталась сплошная белая маска: тяжелая задница Хозяина смазала ее напрочь. Он лежал в траве и содрогался от хохота. Слезы потекли из его зажмуренных глаз.

Пиф встала. Набралась храбрости, толкнула его ногой в бок. Нога была босой.

Она посмотрела на свою ногу, потом спросила:

– Я что, голая?

Хозяин приподнял голову, открыл глаза, уставился на нее откровенным взглядом.

– Какая тебе разница? – поинтересовался он. – Твое бренное тело плавает сейчас в горячей воде. Ну, голая. Хочешь – оденься.

– Как?

– Отрасти крылья.

– Как? – снова спросила она.

– Откуда мне знать? – раздраженно отозвался Хозяин. Он завозился в траве, встал. И неожиданно с шумом, поднимая ветер, развернул два зеленых крыла.

Так и стоял, откинув голову и расправив плечи: рослый человек в пятнистых армейских штанах и шнурованных ботинках до колен, с лоснящимся обнаженным торсом и двумя огромными крыльями.

Крылья кокетливо сложились под подбородком, лицо Хозяина приблизилось к Пиф, глянуло на нее озорно.

Ей доводилось видеть изображения серафимов. Еще давно, когда Бэда водил ее в катакомбы. Скорбные лики, спрятанные в перьях. Только теперь вместо строгих лиц с изогнутыми темными ртами на нее сквозь водопад изумрудных перьев таращилась наглая сержантская физиономия и откровенно раздевала ее глазами.

– Перестань меня трахать, – сказала Пиф.

– А ты что-нибудь чувствуешь? – полюбопытствовал Хозяин и снова развернул крылья.

– Оргазм, – проворчала Пиф.

– Ладно, шутки в сторону.

Хозяин сложил крылья. Теперь он стал значительно выше ростом. Нависая над Пиф, он вопросил откуда-то из поднебесья:

– На хрена вены себе перерезала?

– Захотела, – упрямо сказала Пиф. – Захотела и сделала.

– На хрена?

– Хотелось! – крикнула Пиф, не смея поднять головы.

– Не выпендривайся! – грозно донеслось из-под облаков.

– Не знаю, зачем, – сдалась Пиф. Ей вдруг стало страшно. Она поняла, что ей все время было страшно. – Не могла больше жить… Я же ничего плохого не хотела. – И, трусливо вильнув, перевела разговор на другую тему. – А где я теперь?

– Понятия не имею.

– Но ведь ты здесь живешь?

– И ты тоже.

– Да я-то умерла!

– Подохла, – с наслаждением подтвердил Хозяин.

– Это место небытия?

– Небытия нет, – сообщил Хозяин. – Смерти нет. Библию читать надо, деревня.

Пиф обиделась.

– А это что, по-твоему? Бытие?

Хозяин высморкался двумя пальцами и вытер руку о штаны.

– Бытие есть, – сказал он, – а небытия нет. Так?

– Положим.

– Не положим, а так. – Хозяин наставительно поднял палец с твердым ногтем. На ногте чернело пятно, как будто недавно палец прищемили. – Бытие не имеет начала. Бытие не может возникнуть из ничего, кроме как из самого себя, потому что небытия нет. Стало быть, бытие вечно.

– Вечная жизнь, что ли? – Пиф нахмурила лоб.

– Бытие не имеет конца. Ибо конец бытия есть переход к небытию, а небытия нет. Бытие неизменно, ибо изменение бытия есть переход к небытию, а небытия нет. Бытие непрерывно, ибо всякий перерыв есть небытие, а небытия нет. И бытие цельно. Оно не содержит частей, которые были бы небытием…

– …Потому что бытие есть, а небытия нет.

– Вот именно. Нет смерти, ясно? Но самое смешное, что… бытия, в общем-то, тоже нет.

И он снова поднес руки к ее лицу.

Пиф увидела, что в ладонях плещется молоко. И ей до крика захотелось ощутить вкус этого молока на губах.

– Пей, детка, – сказал ангел-хранитель. – Все эти годы, пока ты была жива, я давал тебе полными горстями. И отбирал горстями. Ты ела из моих рук и никогда не задавала вопросов.

И Пиф прильнула к белому молоку в грубых мужских горстях, и оно на вкус оказалось как толченый гипс в протухшей воде.

Дом стоял на краю пустыря. Большой темный дом, сложенный почерневшими бревнами, на высоком каменном фундаменте. Такие дома на четыре квартиры строят иногда на окраинах областных и районных центров. Пиф оглянулась на ангела; он прикрыл глаза и кивнул.

Она вошла.

И оказалась в темноте. Постояв несколько минут, она думала, что привыкнет к сумеркам и разглядит лестницу. Но так и не привыкла.

Вытянула вперед руки, осторожно нащупала стену. Потом нашла первую ступеньку.

Крутая лестница привела Пиф ко входу в комнату. Двери не было – ее снесли давным-давно. Нижняя петля висела на одном гвозде, верхнюю выдрали с мясом.

Большая комната была плотно заставлена мебелью. Везде, куда ни повернешься, – буфеты как соборы, столы как аэродромы, стулья с высокими спинками, обитые дермантином, с блестящими в полумраке крупными шляпками гвоздей. Темное дерево мебели было покрыто густым слоем пыли.

Вещи были мертвы.

Массивная буфетная нога с подагрическим коленом…

Оторванный коленкор на крышке гигантского письменного стола…

Фарфоровая пастушка с льнущей к кринолину свинкой…

Рюмочки на тонких нелепых ножках, похожие на грибы, вырастающие в подвалах…

Тусклая картина: на сером фоне две серых кошки…

Черный пластмассовый телефон с крупной трубкой и большим белым диском…

Книжный шкаф, забитый пыльными книгами, – все книги, которые Пиф не прочла в своей жизни…

Коричневые «плечики», превращенные в подушечку для иголок…

Иголки – тончайшей стали, с чуть ржавым ушком…

Слипшиеся в пакете шелковые нитки для вышивания…

У Пиф закружилась голова, но вещи не хотели исчезать – громоздились перед глазами, и их становилось все больше.

Из кресла поднялась маленькая серая тень и обиженно залопотала. Сквозь пыль и серость Пиф разглядела в ней свою мертвую бабушку, тайком закопанную на кладбище рядом с могилой дедушки.

Пиф всегда думала, что ненавидит свою бабушку. Они прожили в одной комнате двадцать два года, и когда бабушка впала в маразм, Пиф по ночам горячо молила Хозяина забрать старушку к себе.

Бабушка поскользнулась во дворе, когда выносила помойку, и упала. Пиф жила тогда у друзей и дома не ночевала. Когда она вернулась, соседи сказали, что старушку с переломом бедра увезли в больницу. Прошла неделя, прежде чем Пиф зашла навестить ее.