Елена Хаецкая - Ульфила

При свидании с императором ромеев Атанарих держался как подобает государю. Когда в своей лодке приближался он к ромеям, даже легионеры, которые при том присутствовали – уж на что маловпечатлительные были люди! – не могли не признать: Валент явно проигрывал рядом с варварским князем.

В свои пятьдесят лет Атанарих имел властную осанку, плечи держал широко расправленными, грудь немного выпячивал. Одежда на нем сверкала золотыми украшениями. Золотые браслеты тонкой работы подчеркивали крепость его крупных загорелых рук в полосках шрамов. Побежденный? На брюхе? Он едва голову наклонить соизволил, когда Валента, владыку громадной Империи, приветствовал.

Валент, сорокалетний мужчина с квадратным лицом, рублеными чертами, седыми, коротко стрижеными волосами, ощущал даже нечто вроде легкой зависти при виде такого-то великолепия.

Но и Валент, в общем, держался молодцом. Так, обдавая друг друга высокомерием, на покачивающейся палубе, под приветственные клики воинов, заключили мир. Заложники под пристальным взором Атанариха перешли к Валенту. Условия мира прокричали на обоих языках, латыни и готском, чтобы потом никто не говорил, что чего-то не слышал или не понял.

И вот весла погружаются в зеленоватую воду, и сперва медленно, осторожно, а после все быстрее расходятся лодки: на правый берег уходят ромеи, унося императорский пурпур, на левый – вези и с ними золото варваров.

Легат Эквиций вместе с нотарием проверял отчеты, предоставленные сборщиком налогов, и мучительно пытался понять, где именно спрятана ложь. Что цифры, указанные проклятыми мытарями, не имеют никакого отношения к действительности, – в том сомнений не возникало. Но больно уж ловко насобачились они растворять ложь среди правды – никак не ухватишь.

Легион, стоявший во фракийском городе Никополе, недополучил продовольствия, фуража и наличных денег жалованья солдатам на такую сумму, что еще месяц – и ребята самовольно выступят в поход «за зипунами». Сами возьмут все налоги натуральным продуктом и его, Эквиция, не спросят.

А местное население, что фракийцы, что ромейские колонисты – они, бедняги, и без того обобраны до нитки. Налоги-то грабительские. И в чьи, интересно, закрома, потекло зерно, предназначенное для никопольского легиона? Да только допытаться до того – тут финансовый гений потребен. И где ж его взять-то, гения? А какие есть, те все воруют.

Сидит легат, весь потный. Страдает.

И вот сапоги солдатские у входа загремели, мозаичную надпись SALVE на пороге припечатали – грох! Легат даже подскочил от неожиданности. А солдат – гав-гав! – что-то уже докладывает. Это Гаробавд, франк. Ну и выговор у него. С трудом отвлекся Эквиций от тягостных дум, в доклад Гаробавда вник.

И побелел.

– Готы, ваше превосходительство! – браво доложил франк.

Так.

Жалованье легионерам выплачено только наполовину, солдаты – через одного германцы, а вспомогательные когорты – те сплошняком варварские. И вот, извольте радоваться: гот у ворот.

– Готы? Сколько их? – хрипло спросил Эквиций. И выпрямиться себя заставил. И чтоб голос не вздрагивал. Все-таки римлянин.

– Двое, ваше превосходительство!

Эквиций сперва не понял. Потом понял. На франка разорался – что не по форме одет и вроде как винищем от него разит. Франк был идеально трезв и потому страшно обиделся.

Эквиций велел передать тем готам, чтобы подождали немного, пока легат их принять соизволит. Нотария с писульками пакостными выгнал, рабов призвал, велел свое превосходительство умыть и переодеть во все чистое. А то все-таки очень уж бледный вид имел.

Готов действительно было двое, один главный, другой при нем тенью. Тот, главный, свое имя назвал – Алавив.

Эквиций, сама любезность, благоухая свежестью, пригласил гостей сесть. Алавив уселся, длинные ноги вытянул, потянулся с хрустом. И безошибочно метнул взгляд именно туда, где Эквиций (как сам легат считал, незаметно и очень удачно) лучника спрятал – на всякий случай. Усмехнулся Алавив, но ничего не сказал. А Эквиций почувствовал, что краснеет, и проклял свою бледную кожу. Был легат рыжеват и лицо имел нежное, чуть что – заливался предательским девичьим румянцем.

Алавиву, посланцу готскому, еще и тридцати не было. Одет богато, но куда богаче вооружен. Рослый, белобрысый, скулы торчат, нос крючком, серые глаза любую мелочь цепляют, по сторонам так и зыркают.

Легат Эквиций принял изящную позу, слушать приготовился – что ему варвар поведает. Говорили оба на жуткой смеси языков, как обычно изъяснялись между собою в гарнизонах и на пограничных заставах природные римляне и выходцы из различных варварских племен. Сейчас в легионах служило столько варваров, что и сам Эквиций начал уже забывать прекрасный звучный язык Цицерона.

Новости были, противу всех ожиданий, хорошими. И даже очень хорошими.

Не только великая Империя страдала от усобиц. Постигло сие бедствие и дикое готское племя. Давний враг ромеев, Атанарих слишком много мозолей отдавил в своем высокомерии – и вот теперь пожинает скорбные плоды.

Впрочем, как скоро убедился Эквиций, плоды эти были для Атанариха не такими уж скорбными.

Друг и родич этого Алавива, по имени Фритигерн, рожденный быть великим вождем, во всеуслышание заявил о своих правах, и многие вези, утомленные непомерным властолюбием старого князя Атанариха, стали на сторону Фритигерна. Увидев в том угрозу своему единоначалию, загорелся гневом Атанарих и замыслил Фритигерна извести, начав междоусобную войну.

Паче смерти страшился всегда Атанарих раскола племени. Любого, в ком видел угрозу для единства вези, почитал за злейшего врага. Потому собрал он силы и встретился с Фритигерном в открытом бою.