Александр Прост - Смерть цвета бейсик

— Сообразительный ты парень, Айвен Гонзалес.

Он услышал сзади грохот шагов, не оборачиваясь, побежал, даже схватил за дверную ручку, но было заперто. Айвен еще продолжал тупо дергать дверь, когда на него словно рухнула крыша, от удара бросило в сторону. Айвен сделал несколько шагов, хватая воздух руками, почти поймал равновесие, но споткнулся и рухнул в неряшливую кучу мусора, снова что-то ободрав.

Успокойся! Не паникуй! Выруби его!

Айвен встал на одно колено и ждал, не поднимаясь, всем видом демонстрируя побежденность и потерю ориентации. Когда блондин подошел поближе, он изо всех сил, как мог резко, подался вперед, метя кулаком в пах. Гигант легко, как-то даже небрежно отвел левой рукой выпад, а правой врезал снова. Айвена перелетел через мусор, красиво разбросав веер кровавых брызг, и тяжело рухнул спиной на бетонный пол. Блондин неторопливо подошел к нему, попробовал ухватить за волосы, но прическа оказалась слишком короткой. Тогда, взявшись за подмышку, подтащил к ближайшему столбу, заломил руки и щелкнул за столбом наручниками.

Айвен очнулся от почти обморока и вскочил на ноги, вскочил слишком резко — закружилась голова, он едва не упал опять.

— Послушайте, парни, — Айвен и сам не знал, что хочет сказать, но договорить ему все равно не дали.

Блондин заехал в живот. Айвен рухнул на колени, снова разодрав их. От удара об столб по спине побежала струйка крови, он обмочился, но все это не имело значения. Вообще, все на свете потеряло значение, кроме следующего глотка воздуха.

Блондин, ухватив за подбородок, резко поднял его. Здоровяк криво улыбался, медленно сжимая огромный кулак, Айвен зажмурился, ожидая последней вспышки боли. Неожиданно кавказец что-то резко сказал, кажется, по-русски. Светловолосый недовольно ответил, но отпустил Айвена, снова упавшего на колени, повиснув на наручниках.

— Ну что, говнюк, — блондин нагнулся к нему так низко, что Айвен чувствовал вонь его дыхания, — страшно? — он говорил негромко, с чудовищным акцентом, голосом, неожиданно высоким для такого большого человека.

— Убивать не страшно было? С джойстиком и банкой колы? Не страшно?

Брюнет снова что-то сказал, на этот раз деловито и спокойно, ушаны двинулись к выходу.

— Не скучай, Айвен Гонзалес. Мы скоро, — свет погас, оставив его в темноте.

Несколько секунд спустя на улице зашелестели шины отъезжающей машины.

Постепенно к Айвену вернулось дыхание, и он обнаружил, что отчаянно трется наручниками, пытаясь перетереть то ли их, то ли бетонный столб футового диаметра. Нужно было успокоится, перестать ухудшать без того скверные шансы. Усилием воли он остановил грызущие мысли упрекающие в глупости, детской наивности, неспособности разглядеть грубую подделку. Пытаясь действовать разумно, Айвен закрыл на полминуты глаза, рассчитывая привыкнуть к темноте. Когда он их открыл, по-прежнему было ничего не видно, но Айвен странным образом немного успокоился. Отчаянно болело изодранное тело, нос и несколько ребер были, похоже, сломаны, но замечать боль тоже не имело смысла. Он сплюнул набравшуюся в рот кровь вместе с зубной крошкой.

Брюнет не дал убить, остановил напарника. Зачем-то он им нужен, не все еще потеряно.

«Глупо рассчитывать, — сказал спокойный голос внутри, — выбьют информацию и… Хотя трудно представить, что они еще могут выпытывать. Сам все отдал. Добровольно отдал, с радостью. Теперь, даже если очень захочу, вряд ли сумею прибавить. Для чего же я ему понадобился?»

Эти размышления тоже были бессмысленны. Айвен вспомнил светлые глаза блондина, тонувшие в белках. Все он им расскажет. Потом прикончат. Не отпустят же. Нелепо даже мечтать.

Они могут попасться. Все-таки не Багдад, Большой Бостон, ряженные копы не могут разгуливать бесконечно и беззаботно. Тот же холодный голос противоречил: «Именно что не Багдад. Никто не ждет. Прошлый февраль забыт. Слишком много доверия камерам, электронике, системам идентификации. А их так просто обмануть».

Толку от таких рассуждений, как и любых других, не было никакого. Поймают или нет, убьют или нет, от него никак не зависело. Нужно выбираться. Айвен кончиками пальцев ощупал наручники, древней, к счастью, системы с обычным замком, а не современным электронным. В кино такие мгновенно открывали скрепкой. Терять было нечего, за отсутствием лучшего имело смысл хотя бы попытаться. Айвен пополз вокруг столба, вытянув как мог далеко ноги, стараясь найти что-нибудь подходящее. Ногу оцарапало чем-то острым, но гибким. Подтащив к себе пластиковую упаковочную ленту, Айвен зажал ее коленями и попробовал отделить полоску зубами. Ничего не вышло. Изгибаясь и вращаясь вокруг столба, он перехватил ленту руками. Сначала не поддавалась, и Айвен уже готов был бросить, поискать что-нибудь более стоящее, как вдруг лента разошлась примерно пополам. Получившиеся полоски оказались шире замочной скважины, разорвать еще раз никак не получалось. Он сжал вдвое, впихнул в замочную скважину, нажал, чтобы полоска сложилась внутри замка, и медленно повернул. На секунду полоска уперлась в собачку, наверное, или как там ее, замка, но потом скрутилась вокруг оси. Айвен сделал двадцать или тридцать попыток, резко и плавно, повыше и пониже. Ничего не выходило. От отчаяния он с трудом удержался, чтобы не врезать затылком об столб. Снова зашарил ногами и почти сразу наткнулся на доску. Подтянул к себе, ощупал подошвой. Гвоздь! Айвен перевернул доску и осторожно стукнул сверху, сгибая. Машины! Подъезжало много машин.

Хлопали дверцы, раздавались голоса и смех. Отдельных слов было не разобрать, но меньше всего это напоминало разговор безжалостных убийц. Так звучат разгоряченные школьники после получившейся спортивной игры, вспоминая удавшиеся броски и передачи.

Хрустнул ключ. Силуэт в проеме показался Айвену одетым в форму и даже обрадовал на нелепую долю секунды. Вспыхнул, ослепляя, свет. Прозвучала негромкая фраза, определенно на русском, и тут же грохнул многоголосый хор жеребячьего хохота.

На склад неторопливо зашло человек двадцать. Большая часть была ряжена полицейскими, шестеро-семеро, включая бритого в наколках, одеты в строгие костюмы, под киношных агентов. Почти все походили на славян, но двое или трое были азиатского типа, татары, наверно, или какие-нибудь туркмены, был даже один негр, одетый полицейским. Кроме негра, выделялся немолодой мужчина, походивший на первого брюнета, только грузный, лет на двадцать старше, с растрепанными седыми кудрями и наполовину седой бородой. В отличие от остальных, бородач был в терморегулируемом спортивном костюме, переливающимся всеми цветами радуги. Большой китайский концерн производил и навязчиво рекламировал этот новый материал технологическим прорывом. Даже на распродажах такие костюмы стоили тысяч десять-двенадцать.