Андрей Каминский - Проект Плеяда 2.0 [СИ]

— Да, — кивнула Илта, — о черной лисице я не подумала, а так — ну не рыжей же я масти.

— Масть та, что нужно, — усмехнулся шаман, — но дело не в ней. Ты хитра, изворотлива и кровожадна, как лесной зверь. Я знаю, что в Кокурякай тебя обучала принцесса Айсин Гёро, которую японцы именуют кицунэ, лисицей-оборотнем. Но ты выше ее — ты Гончая Владыки Мертвых, Сука Ада. Там где могущественнейшим из шаманов положен запрет, Эрлэн-хан спустит с цепи Гончую. И Черная Лисица перегрызет горло Красной Обезьяне.

Илта мрачно посмотрела на Бэлигте хар-боо и залпом выпила водку, даже не закусив. В голове метались разные мысли, она не могла понять шутит старый шаман или говорит всерьез. Все сказанное казалось какой-то безумной фантасмагорией, пьяным старческим бредом — и все же глубинным, звериным чутьем она понимала, что это правда. И это понимание давило на нее каменной глыбой всей возложенной на нее ответственности.

— Среди шаманов, согласившихся на условия красных, есть один кого ты должна особо опасаться, — меж тем продолжал шаман, — Иван Сагаев, один из лучших моих учеников. Духи сказали, что он работает с большевиками добровольно. Он однажды убил на охоте черную лисицу и с тех пор Эрлэн-хан отвратил от него свой лик. С тех пор Сагаев ищет защиты у Небесной Обезьяны.

Шаман много чего еще говорил своей ученице, забыв про недопитый ханшин. Илта угрюмо кивала, стараясь не пропустить ни одного слова. Над головами небо серело и бесшумно пролетали совы, ловя последние мгновения уходящей ночи.

Наутро Илта уже была в Урге. Самолет, что отвезет ее обратно на базу «Маньчжурского отряда 731», должен был прилететь только через пару часов, так что от нечего делать Илта решила побродить по городу. Григория Семенова, знакомого ей по Харбину, сейчас не было в городе — он срочно выехал в Читу, в окрестностях которой подняли голову красные повстанцы. С Богдо-гэгэном Илта не была знакома, да и не о чем было ей говорить с «живым богом», а молодой диктатор Оскар Унгерн выехал на западный фронт. К счастью у нее была офицерская книжка, свидетельствующая о том, что Илта Сато является старшим лейтенантом Японской императорской армии. Японских военных тут уважали, поэтому и Илта могла почти беспрепятственно бродить по городу, не опасаясь что ее остановит казачий патруль.

Ноги сами собой ее вынесли к Зайсан-толгою. Четырехрукий желтоволосый Махакала отлитый из черной меди грозно взирал с вершины холма город тремя красными глазами, символизирующими прошлое, настоящее и будущее. В руках грозный бог держал череп, копье, меч и знамя победы — дваджу. Скульптура была обрамлена огромным кольцом: около трех метров высотой и почти тридцать метров в диаметре. Оно было установлено на трех опорах, как древний традиционный национальный очаг «гурван-тулагын — чулуу», символ жизни монголов, которую защитили японские и казачьи освободители. С внешней стороны кольца стояли четыре скульптуры, ориентированные по четырем сторонам света. Это были те, кто указом богдо-гэгэна ныне почитались как карающие длани Махакалы, проводившие в жизнь Его волю.

Илта медленно обошла скульптуры, склонив голову перед грозным богом. Губы ее шептали мантры, тонкая узкая ладонь на мгновение прислонялась к груди каждого из Четырех — воителей и правителей, объявленных псами Разрушителя Миров.

Чингиз-хан. Хубилай. Даян-хан. Унгерн фон Штернберг.

Перед последним изваянием Илта несколько задержалась, вглядываясь в аристократическое узкое лицо, так отличающееся от ликов остальных Дланей Четырехрукого. Он умер три года назад, но Илта и по сей день чувствовала таинственную связь с этой «легендой русского Харбина». Может потому, что он был рожден у берегов того же далекого западного моря, где появилась на свет мать Илты. А может и из-за того поистине священного безумия, что так удачно передал приглашенный из Бремена скульптор, изображая глаза неистового барона. Именно он, единственный из Четырех воевавший с теми же врагами, с которыми шла война и сейчас, был вторым после Чингиз-хана, воплощением Махакалы, наиболее почитавшимся в Урге. Именно рядом с Унгерном стояла бронзовая коновязь к которой во время праздника привязывали священных коней. Впрочем, в иные, особо торжественные дни, коновязь служила для менее безобидного действа — об нее ломались хребты приносимых в жертву Махакале.

Пока это было свершено только один раз — когда сюда привели захваченного в плен Григория Штерна, начавшего наступление армий Дальневосточного фронта на Ургу. Грандиозное танковое сражение у стен Урги шло два месяца и до последнего было неясно, кто возьмет верх. Дело решили подоспевшие канадские части, после чего советские армии оказались окружены и разбиты. Пленника содержали сначала в тюрьме Урги, а после прибытия в столицу статуи Махакалы, свершилось и жертвоприношение. Случайно или нет, но умирающий комкор закончил жизнь в ногах у белогвардейца.

Илта вспомнила стихи Арсения Несмелова. Илте тогда было поручено «разрабатывать» Российскую фашистскую партию и она часто общалась с талантливым русским поэтом.

Опущенный к земле клинок был, правда, явно не кавказский — Илта достаточно хорошо разбиралась в холодном оружии, чтобы понять, что немецкий скульптор скорей вспомнил о тевтонских предках барона — потому тот и держал обращенный вниз западный меч. Врезультате Унгерн выглядел неким «крестоносцем» среди азиатских завоевателей, но это странным образом только подчеркивало целостность скульптурной композиции. А в день, когда свершалась казнь, сходство со стихами стало и вовсе законченным.

«Гниющее красноармейское мясо». Хорошо сказал поэт!

Невольно вспомнилась сцена в лаборатории «Отряда 731». Впрочем, и те из красных, кто пока считает себя живыми, немногим отличались для Илты. Большевизм, по ее глубокому убеждению был порчей, заразой, всей гнилью мира — и сейчас она склонила голову, шепча благодарственные молитвы неукротимому борцу против красной чумы.

От ее мыслей Илту отвлек звук работающего мотора. Она подняла голову, как раз, чтобы увидеть как к Урге спускается хорошо знакомый ей «Накадзима». Куноити развернулась и зашагала в сторону той части города, где располагался японский аэродром и базировался японский контингент. По дороге она гадала, как отреагирует Сиро Исии на то, о чем может поведать ему Илта.

В отсутствии Илты Наташа жила в ее комнате, постепенно свыкаясь с окружающей обстановкой. Ее по-прежнему охраняли, но уже менее навязчиво, позволяя выходить в коридор и даже во двор, следя лишь за тем, чтобы русская девушка не заходила туда, где ей появляться не стоило. Впрочем, Наташа и не собиралась гулять по «кухне смерти». Бежать она тоже не пыталась — куда, зачем? К своему неудовольствию, девушка начала замечать, что окружающие ее буржуазные удобства ей начинают нравиться. К ней даже приставили служанку — пожилую монголку, с грехом пополам болтающую по-русски. С ее помощью Наташа немного благоустроила аскетичную комнату Илты: на тумбочке появилась расписная циновка и ваза с цветами, на стенах появилось несколько картин.