Дмитрий Зурков - Большая охота

Но увлекшись «искоренением смуты», Мазепенко несколько перестарался и, дабы избежать бойкота сослуживцев, решил перейти в жандармский корпус. Кумовство, неистребимая болезнь России-матушки, помогло борцу с революцией.

Когда-то еще Грибоедов вложил в уста Фамусова слова: «Как будешь представлять к крестишку иль местечку, ну как не порадеть родному человечку?» Именно в соответствии с этим «рецептом» графиня Н., желающая сделать приятное своему «близкому другу», замолвила словечко перед тайным советником В., которому штабс-ротмистр скрепя сердце пару раз «удачно» проиграл некоторые суммы, а тот в свою очередь обратился к генералу М., который был ему некоторым образом обязан, и в итоге, последний в этой цепи, закрыв глаза на все грехи штабс-ротмистра, подписал бумаги на перевод.

Так жандармерия Российской империи «обогатилась» новым пополнением. Увы, именно подобные индивидуумы и создали тот негативный образ «душителя свободы», «унтера Пришибеева», который чернил в глазах общественного мнения те сотни людей, которые, не зная покоя, вели борьбу с внутренними и внешними врагами и к которым так называемая интеллигенция, подобно графу Льву Толстому, возмущаясь «хладнокровным контрреволюционным насилием государства», сразу же мчалась за помощью, когда «пламя бунта народного» могло испепелить их уютные усадьбы.

Сослуживцы в основном сторонились нового коллегу. У них вызывали неприятие излишняя вкрадчивость и слащавость Мазепенко в общении со старшими или более удачными коллегами, и одновременная грубость с подчиненными, а также готовность лично помочь в выбивании показаний из задержанных. Штабс-ротмистр, не владея и, откровенно говоря, и не пытаясь обучиться весьма модному тогда искусству джиу-джитсу, больше полагался на массивные кулаки и несколько не типичную для его комплекции подвижность. В общем, служил Иван Степанович, как умел, себя не забывал, обрастал агентурой из эсеров и эсдеков, не брезговал и уголовниками, но была у него одна тайная страстишка – совсем юные девочки. Тем более что недостатка в тайных неподнадзорных притонах не было. Многие газетные объявления предлагали воспользоваться для коротких встреч услугами гостиниц с роскошью, отдельными номерами в разных стилях – ампир, маркиз, людовик, рококо, фантазии, прекрасными пружинными кроватями с балдахинами в китайском стиле от одного до трех рублей. Все было хорошо, служебное положение служило практически непробиваемым прикрытием, если бы не его командировка в Ригу.

Прибыв в город, он остановился в одном из небольших пансионов, который ему в порыве пьяной откровенности настоятельно рекомендовал один из постоянных карточных партнеров. Владелица заведения, почтенная фрау Мюркель, содержала двенадцати-четырнадцатилетнюю прислугу, в задачу которой входило не только следить за порядком в номерах, но и оказывать абсолютно всяческие услуги любвеобильным постояльцам. Неделя пронеслась незаметно, но как-то утром одна из его малолетних пассий подняла крик. Естественно, сбежались люди и в случае необходимости два, а то и три свидетеля, не считая «пострадавшей», готовы были подтвердить факт растления несовершеннолетней, соединенный с физическим насилием. Мазепенко попытался сыграть образ разъяренного честного служаки, и поэтому вопли типа: «Не потерплю», «Разорю», «Сгною на каторге, курва немецкая» были слышны, вероятно, за квартал. Но тут в дело вмешался уже немолодой господин, в строгом гражданском костюме, но с военной выправкой.

Властным движением руки он выпроводил из номера всех и на вполне хорошем русском языке предложил «побеседовать, как цивилизованные люди». В разговоре, показав великолепное знание законов Российской империи, господин, отрекомендовавшийся коммерсантом из Германии Мюллером, просветил присмиревшего жандарма о том, что «за сии деяния, в соответствии с Уложением о наказаниях уголовных от 1885 года, полагается лишение всех личных и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и ссылка на жительство в Сибирь, или содержание в исправительных арестантских отделениях. А если учесть еще и фотографии, которые могут попасть в газеты, то герра Мазепенко ждут весьма незавидные перспективы. Впрочем, если они сумеют договориться…»

Таким образом, в перечне завербованных немецкой разведкой и появился молодой жандармский офицер, который после начала военных действий был направлен в крепость Ново-Георгиевск…

Немного подумав, Мазепенко приказал Черешнину:

– Выпускай своих агитаторов, пускай бузу среди солдат затевают возле казармы, где «партизаны» расположились. Если получится, то офицеров этих в лазарет спровадить надобно.

– А ежели мои солдатики перестараются малость, ваше благородие, да и пристукнут их?

– А в 1905 году ты ручки-то замарать не боялся? – Мазепенко немного удивленно посмотрел собеседника. – Парой грехов больше ни Бог не заметит, ни я не взыщу! Работайте спокойно. Хотя нет, мне этот подпоручик нужен живым…

Бейцин с энтузиазмом взялся за новую задачу. Еще бы, у него теперь был шанс посчитаться с этим «шибко грамотным золотопогонником», который его давеча опозорил. И спектакль начался…

Чего он там пищит?! Офицеров к ответу?.. Кровь им пустить?.. Это мы сейчас посмотрим, кто кому кровь пустит! Оп-па, а Мишаня меня увидал. Глаза загорелись, на мордочке крупными буквами написана мстительная радость, типа «Щас я тебя!». Еще чуть-чуть, и натравит на меня своих дружков. Рука с люгером взлетает вверх, бахает выстрел… Ну, вот, был агитатором, стал трупом. Потому, как во лбу лишняя дырка образовалась, природой не предусмотренная. Пользуясь секундным замешательством, двигаюсь к складу. Все, я у дверей. Вся толпа почти одновременно поворачивается ко мне, мгновения мертвой тишины сменяются угрюмым, зловещим гулом.

– Что, бандарлоги, нюх потеряли?! А ну, осади назад!

Из толпы раздается чей-то тонкий, с истеричным подвизгиванием, голос:

– Вот видели, братцы! Офицерье нас уже без суда и следствия стреляить! Безвинного человека убили! Бейте его, товарищи! Бейте золотопогонника, он один тута!

Выстрел под ноги передним притормаживает напор особо рьяных мстителей.

– У меня патронов мало, но не промахнусь ни разу. Кто хочет раньше времени на кладбище?

В ответ из-за передних шеренг прилетает обломок кирпича, разбивается о стену. Вслед за ним летит полено, которое принимаю на шашку и отбиваю в сторону. Теперь очередь булыжника, от которого уклоняюсь… И в этот момент еще один, сбив фуражку, хорошо так попадает по голове. В глазах темнеет, и на фоне этой темноты носятся разноцветные звездочки… Стоять!!! Если упаду, затопчут, разорвут!.. Прислоняюсь спиной к стене, по лицу течет что-то теплое. И соленое на вкус. Тыльной стороной руки вытираю глаза, на рукаве – кровь… Сквозь крики толпы слышу рев Митяева: