Виктор Козырев - Братство Трилистника

-- Как литературу да, -- вскользь заметил я. И получил от Ани тычок под ребро. С ней сложно было спорить. Но я попытался. И тут же мы чуть не поругались. Я доказывал, что Карамзин переврал историю России "ради красного словца", а вот Тигрёнок настаивала на том, что там описано всё более-менее достоверно.

Вот такое было наше первое свидание. Кого-то удивит, но нам это понравилось. Мы были схожи в одном: в нереальном упрямстве и, ощущая наше сходство, стремились переделать окончательно под себя друг друга.

Но, тем не менее, на наши отношения это не повлияло. Когда мы вернулись к дому, который арендовали, то перед тем как зайти в свою комнату, Аня слегка коснулась своими губами моей щеки и довольно рассмеявшись, скрылась за дверью.

Сан-Антонио стал городом, в котором зародилась моя с Аней любовь. Именно по этой причине мы покидали его с неохотой. Ещё это стало причиной того, что я не заметил слежку, которая пошла за нами по следам. Мы спокойно продвигались к Новому Орлеану, отстреливаясь от индейцев и бандитов, а по вечерам разговаривая на разные темы. Тигрёнок обещала взяться всерьёз за мою фехтовальную подготовку, когда мы доедем до этой бывшей французской колонии. Спорили о том, где лучше построить дом, в котором мы будем жить : в Анхелесе или Ясеневом Перевале. Я предложил Новую Вологду, а Аня в ответ сказала, чтобы я захватил Споканский торговый пост, потому что ей понравилось озеро неподалёку от поста и она там хотела бы жить. Естественно, я пообещал ей это.

Так что в Новый Орлеан мы прибыли, основательно влюбившись друг в друга. Да, если что, то это было начало XIX века, так что мы только один раз поцеловались. И то Аня заявила, что мы слишком торопим события.

Оставалась одна проблема. Надо было найти наших французов, которых возглавляла Доминика Златковская. В Новом Орлеане, Париже Нового Света, где французов было больше, чем в любом другом североамериканском городе. Но делать было нечего и, вселившись в более-менее приличную гостиницу во французском квартале, мы уже хотели приступить к поискам наших будущих соратников, как вдруг они нашли нас сами.

Первое впечатление о Доминике было противоречивым. Вообще всё в этом XIX веке казалось не таким, каким должно быть. Женщины здесь встречались разные: как обычные домохозяйки, так и такие, как Аня, Эмма и Доминика. Прекрасно образованные, владеющие оружием, вольные и независимые. Впрочем, и в моё время хватало домохозяек, отличающихся от этих только тем, что умеют непонятно зачем читать.

Итак, дверь резко открывается, как назло, когда я подхожу к ней, и я отскакиваю в сторону, пока не зашибло. На пороге стоит рыжеволосая польская красавица, одетая в абсолютно чёрное платье, но которое на ней не выглядит траурным, а скорее просто стильным.

Аня, радостно пискнув, виснет на шее у красавицы.

-- Анька! - восклицает та. - Ты совсем не изменилась! Такая же милаха!

Я заинтересовано смотрю на Доминику. Она чем-то похожа на Эмму, в её движениях такая же плавность кошки, охотящейся за мышкой. Различия есть в лице и взгляде: у Хэдли взгляд всегда открытый, глаза серые, а Доминика смотрела настороженно своими зелёными глазами, что, впрочем, касалось и её кошачьей пластики. Если Эмма передвигалась свободно и немного беззаботно, то Златковская как будто охотилась на мелкую дичь или же ожидала подвоха от крупных хищников. Ну и речь. Эмма говорила по-русски вообще без акцента, хотя непонятно было, как ей так удалось, а вот у Доминики был явно выраженный польский акцент.

Я подумал: это удивительно же, что Аня стала их лидером. Девушки были старше её, опытнее, но почему-то уступили первенство ей. А потом вспомнился мне один историческо-литературный персонаж, который возглавлял небольшую компанию опытных фехтовальщиков, будучи самым младшим из них. Я улыбнулся этой мысли и подошёл поприветствовать лучшую подругу нашей амазонки.

Обнять себя она, разумеется, не позволила, но ручку протянуть и хитро улыбнуться соизволила.

Вот так я познакомился с третьей калифорнийской амазонкой. Я думал, что теперь знаю их всех, но пани Златковская обрадовала Анну, что взяла трёх учениц, которые пока тренируются без неё, но с хорошим учителем.

Так закончилось наше путешествие на восток - радостным щебетанием двух боевых подруг и моим сном под сиё милое воркование.

С Доминикой я поругался на второй день нашего знакомства. Вообще-то она хорошая девушка, но мы не сошлись взглядами на роль женщины в обществе. Я считал, что, несмотря ни на что, несмотря на любое равноправие, у женщины должна быть семья и дети. Мина же просто приходила в раздражение с таких рассуждений, начиная ехидничать и издеваться. Поскольку я человек дико самолюбивый, то всё закончилось нашей ссорой.

Я разозлился. Плюнул на это "бабское царство" и уехал к французам. Там познакомился с весьма выдающимся экземпляром галльского революционера - Жаном Журне. Не знаю, был ли такой в моём мире, но, я думаю, если и был, то наверняка оставил заметный след. Когда мы с ним познакомились, ему было всего двадцать лет, а он уже успел примкнуть к французским карбонариям и по сей причине сматывался от суда на Родине, которая именно в это время была опять монархией и особо сильно не любила всяких революционеров.

Вдобавок ко всему он ещё был и поэтом. То есть был рассеянным, а словом владел лучше, чем оружием. Очень хотелось ему рассказать, что агитаторы нам сейчас не требуются, в отличие от бойцов, население у нас итак сагитированное дальше некуда. Но Доминика подтягивала их по огневой подготовке, так что, возможно, они будут полезным подспорьем, но я всё равно считал, что оружие надо забрать, а французов оставить и сматываться как можно шустрее из этого города. Новый Орлеан меня раздражал своим запахом болота и общей неустроенностью города. Но Жан Журне хотел меня развлечь и таскал меня по городу, показывая достопримечательности, пока с нами не произошла очень странная история через сутки после нашего знакомства и на четвёртый день пребывания в городе. После неё я вообще зарёкся ходить по новоорлеанским барам в столице Луизианы, а желание смотаться стало просто нестерпимым.

Проще говоря, очередная попытка Жана показать мне город, в котором он оказался за месяц до моего приезда, закончилась в баре на Мейн-стрит, где мы приземлились, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного и желательно не пахнущего болотом.

После пары кружек пива, у нас, естественно, завязался разговор с местными, которым мы рассказывали про британскую оккупацию Калифорнии и про то, что если бы САСШ нам помогли, то мы бы уже совместно прогнали бы англичан из Нового Света. Аборигены с нами соглашались, мол, да, достали проклятые бриташки и надо бы по ним вдарить с двух сторон.