Дмитрий Янковский - Знак Пути

– Оттащите его к двери, пусть полежит в прохладе, жар сейчас не в подмогу. – посоветовал хозяин и с трудом поднявшись уселся на лавку. – Кто из вас задом в печь угодил?

– А что с того? – недовольно отозвался Ратибор. – Тока рубаху опалил, шкура целая. Ты лечить меня что ли удумал? Нет уж, благодарствую, видал я твое лечение…

Волхв усмехнулся, усевшись на свое место возле печи, рука привычно легла на навершие посоха.

– Теперь сказывайте кто такие, откель пришли и что такое с витязем приключилось, отчего душа из тела выскочила? – строгим голосом вопросил он.

Друзья уселись возле разваленного стола, но Ратибор говорить не спешил, все собирался с мыслями.

– Нам казали, что ты слепой… – собравшись с духом вымолвил он. – А ты бегаешь по дому, накал кочерги определяешь, откуда-то узнал, что у нас меч, хотя зубы по обычаю ножом раскрывают. Значит знал, что ножа у нас нет? Когда тебе кочергу подавали, ты воздух не щупал, как слепцы делают, ухватил сразу, будто зришь в полутьме не хуже кошки. Как объяснишь?

– Так ты думаешь, я людям голову морочу? – усмехнулся Жур.

Встал, рука потянулась к печи и уверенно выхватила пылающую головню. Волхв опустил пламя до самого пола, склонил голову и двинулся к замершим в ожидании витязям. Он подошел почти вплотную, вскинул лицо и разом поднял головню. Пламя дернулось и разгорелось в полную силу, высветив добрую половину избы, друзья сощурились от неожиданности, а приглядевшись шарахнулись в ужасе – вместо глаз у волхва зияли две страшные обожженные раны.

– Рассказывайте! Не я к вам в гости пожаловал! – грозно вымолвил хозяин, ничуть не повысив голоса.

– Мы шли в Киев, – не вдаваясь в подробности ответил стрелок. – Зашли, значит, в Олешье, в корчме посидели, а хозяин, зараза, подмешал нам в пиво сонное зелье. Очнулись мы у Днепра, цепями к столбам прикованы, чуть ли не голышом. Хорошее у вас гостеприимство, сказать нечего… Только один из нас пиво не пил, лишь притворился спящим, когда увидал что с нами случилось. Он то и услышал для чего нас в одном исподнем на белый свет выставили.

– Змей… – огорченно кивнул Жур.

– Точно… Гадина поганая.

– И что, горожане передумали вас в жертву давать? Других подсунули?

– Знаешь, хозяин… – усмехнулся Ратибор, немного успокоившись от жуткого вида своего собеседника. – Мы их не очень-то спрашивали. Утекли и весь сказ. Один из наших гостил в деревне, а как прознал про беду, привел коваля и тот перебил цепи.

– Герои… – презрительно скривился волхв. – Вместо вас все равно других отдали!

– Да? – улыбка стрелка сделалась еще шире. – Отдать-то отдали, тока все живы-здоровы, а вот Змей эээ… почил. Беспробудно, тоись.

– Что?! – Жур схватил Ратибора за плечо, чуть не вывернул. – Кто-то Змея одолел?! Быть такого не может, это ведь…

Он закусил губу, с трудом останавливая рвущиеся на волю слова, успокоился, дыхание стало не таким бурным.

– Кто? – коротко переспросил он, стараясь выведать главное.

– Тот самый витязь, коего ты кочергой жег.

– Так это он из-за Змея так прихворал?

– Что ему Змей? – небрежно махнул рукой Ратибор. – Это все из-за девки. Была у парня невеста, дело молодое, а тятя ее не дал добро на свадьбу. Как раз тока Змей оземь грохнулся, та и прибегает в слезах, мол тятя не велит боле за порог выходить. Ну, соратник наш малость с горя умом и тронулся. Такие вот дела…

Хозяин молчал, лоб прорезали глубокие морщины, подходящие скорее умудренному жизнью старцу, чем мужу сорока весен от роду. Забросив головню обратно в печь, он уселся на лавку и задумчиво ухватился за посох.

– Чаще всего кривду от правды отделить не сложно… – неожиданно вымолвил Жур. – Но не всегда. В твоем сказе много правды, много вымысла, но так все замешано, что разобраться не просто. Да и незачем… Какое мне дело? Но коль принесли хворого, я теперь пред Богами за него отвечаю. Так что не темните, будьте ласковы! Чего говорить не хотите, на то воля ваша, но касаемо хвори – выкладывайте все как есть! Думаете я поверю, что от расставания с невестой человек так захворать может?

– Верь не верь, – пожал плечами Сершхан. – А оно так и есть.

– Врете… – беззлобно фыркнул волхв. – Такая хворь может статься от смерти любимой, от безвозвратной потери… А что тятя? Тоже мне препона… Возьми да и выкради свою красу ненаглядную!

– Нет, хозяин, – серьезно вздохнул Ратибор. – Такой тятя как у этой девки, разлучит надежней чем смерть, поверь уж мне на слово.

– Ладно, не тот у меня нынче настрой, чтоб с вами тут спорить… – Жур устало расслабил лицо. – Одно лишь скажу… Исцелить вашего витязя может только одно – надежда вернуть любимую. Конечно, мы Навь с Явью в нем соединили, но Явь для него пуста и бессмысленна, пройдет пара дней и отбросит ее как худые лапти, снова уйдет в Навь. На этот раз навсегда. Нужно дать ему надежду. Ясно?

– Куда уж яснее… – тяжко вздохнул стрелок. – Значит помрет паренек. Какая уж тут надежда?

За печкой зашуршало – может мыши, а может домовой балует, коль первое, значит в доме бывают добрые харчи, коль второе – порядок. Только стих этот шорох, тут же отозвался другой, теперь уже у двери.

– Рано… тризну… по мне… править… – еле слышно донеслось оттуда. – Я свою… Дивушку верну… все равно…

Друзья разом вздрогнули, аж лавка скрипнула, а волхв поднял брови и едва заметная улыбка коснулась дрогнувших губ.

– Будет жить! – кивнул он. – Упрям ваш соратник как два десятка баранов, а то и похлестче. Выдюжит.

Хозяин поднял ладонь, остановив метнувшегося было к двери Ратибора.

– Погоди, витязь… Друг твой в беспамятстве, тебя все одно не признает. Тот отвар, что я дал, заставил душу метаться от Яви в Навь и обратно, потому как очень резкое возвращение может запросто погубить человека. Он будет то спать, то молоть языком без умолку, может даже промаяться до следующего вечера, но когда проснется, соображать будет добре. До утра никто из нас помочь все равно не сможет, так что лучше ложитесь спать – по всему видать день вам выдался не из легких. Но мягче лавок постели нет, так что устраивайтесь как сможете.

– Нам ли привыкать? – грустно улыбнулся Волк.

Друзей не пришлось упрашивать долго, умаявшись за день они уснули как медведи зимой, разве что лапу во сне не сосали. Хозяин прислушался к дыханию спящих, подошел к двери, тронул пальцами лоб паренька и довольно кивнув вернулся к печке. Пламя пылало, наевшись смолистыми бревнами, шипело, пузырилось кипящим древесным соком, от него шло приятное тепло, словно дул в лицо жаркий ветер безбрежной степи.

Дул в лицо жаркий ветер безбрежной степи, трепал запыленные волосы, ноги в драных онучах ныли не переходящей дорожной усталостью. Но теперь до заставы рукой подать – вон уже блестят шоломы стражи. Мальчик уселся в пыльную сухую траву и наконец от души разрыдался, растирая чистые струйки слез по чумазому лицу. Надо выплакаться сейчас, а то перед воями будет соромно. Со слезами потихоньку уходило нахлынувшее было отчаяние, даже боль в ногах сделалась тише, зато пришло что-то новое – то ли безразличное спокойствие безысходности, то ли неведомая доселе уверенность в своих силах. Он наконец выплакался, шмыгнул носом, и побрел к стану, раскинувшемуся в куцой рощице.