Саша Бер - Кровь вторая. Орда

На следующий день он опять заблудился. На этот раз селений не было, мужиков недовольных тоже, бить и выбивать признания, было не с кого. Обидно было до слёз. Он уже понимал, что опаздывает, но сделать ничего не мог.

На следующее утро, взмолившись каждой общности по отдельности и чуть не плача от обиды, Кайсай, неожиданно заметил вдалеке, столб чёрного дыма. Это был сигнальный знак и бердник, в этом не сомневался, а это, в свою очередь, говорило о том, что наблюдатель видит врага, а врагом в этом месте, может быть только Райс со своими куманками.

Окрылённый своим открытием, рыжий, сначала, хотел бросить кобылку и бежать, прикусив язык, но вовремя одумался, так как добежав до места, уже будет никакой. А если сразу придётся вступить в бой, то после подобного марафона, берднику, ничего не останется, как упасть по среди битвы и уснуть мертвецким сном. Поэтому, он лошадь не бросил, но и жалеть перестал.

Бедная кобылка фыркала, то и дело жалобно кося глазом на мучителя, но тащила седока, как могла. Через небольшой промежуток времени, Кайсай неожиданно выскочил на горную тропу. Быстро сообразив, что дорога должна проходить внизу, развернул лошадь и пустился на спуск, но лишь с высоты завидев лавину персидской армии, нескончаемым потоком льющуюся в сторону чёрного дыма, с комом в горле понял, что опоздал.

Но не собираясь и в этой ситуации сдаваться, он уверенно развернул лошадь и рванул обратно, каким-то непонятным чутьём понимая, что там есть другой выход и оказался прав.

Тропа поднявшись, повернула, как раз в нужную сторону и ещё проскакав, по ровному, без спусков и подъёмов участку, он заметил ещё издали, странные нагромождения и источник, того самого чёрного дыма, с маленькими фигурками людей, стоящих чуть поодаль. Даже не задумываясь, кто это и сколько их, Кайсай припустил, что было мочи, в последний конный спурт.

У сигнального костра было всего три воина, которые заметив конника издалека, заметались и похватав оружие, приготовились к обороне. Самое паршивое, что все трое были вооружены луками. Как только Кайсай, уже подъезжая, заметил приготовившихся стрелять лучников, он прикусил язык и на ходу спрыгнул с лошади, которая, не будь дурой, освободившись от опротивевшего ей седока, резко ринулась в сторону и поскакала, высоко задрав хвост, вниз по пологому склону, по сути, куда глаза глядят, лишь бы подальше.

Резко замедлившиеся стрелы проплыли значительно выше цели и рыжий, даже не стал на них реагировать, а быстро добравшись, до еле двигающихся стрелков, лихо, не церемонясь, отобрал у них всё оружие и так же не заморачиваясь, что с ним делать, выбросил в пропасть, на краю которой эта троица и устроилась. Вовсе не собираясь их убивать, потому что, от них ещё требовалось получить, кое какие ответы, на интересующие его вопросы.

Но бросив луки, мечи и ножи, что нашёл не обыскивая, в низ, он внезапно увидел перед собой картину боевого столкновения и замер, сразу всё поняв.

Далеко по долине пылил большой конный отряд. Кайсай понял, что это девичьи орды пытаются оторваться от преследования, а преследователи, на более быстрых конях, буквально наступают им на пятки.

Но одна из девичьих орд, была прямо у Кайсая под ногами, внизу, и боем сковывала основную массу конной армии Куруша, давая возможность уйти Матери со своими девами. И тут, бердник, с пронзительной болью в сердце, понял, что орда, пожертвовавшая собой, могла быть только ордой — Золотца.

Он отпустил язык и в реальном времени, что было сил, взвыл во всю глотку, вкладывая в вопль отчаяния всё, что имел за душой, оглашая пустоту горного ущелья диким, нечеловеческим рёвом…

Золотые Груди, рассвирепевшим, обезумевшим гепардом, кидалась из стороны в сторону, как бешеный зверь, загнанный в угол. Её лучшего друга, её вторую половинку — коня, по кличке Ураган, убили. Сразу же убили, как только они приняли на себя первый удар волны преследователей.

Это могло говорить только об одном — вражеской коннице велено взять её живьём. Коней дев её сотни, тоже перебили в первую очередь, стараясь не выцеливать наездниц и несмотря на сотни трупов, устилающих землю из числа желающих приблизиться к ним с верёвками, персы пёрли и пёрли, как на заклание, как выжившие из ума самоубийцы. Было страшно.

Золотце тихо, сорванным голосом выла. Не плакала, не ревела, а именно выла раненым зверем. Она не получила увечий, кувыркнувшись, с подломившего на скаку Урагана, а те мелкие раны, что схлопотала уже на земле, сражаясь со стеной, ощетинившейся мечами и копьями врага, были пустяковыми. Нестерпимую боль доставляла обида. Она, такая сильная и «особая», в данной ситуации, была бессильна. Вот это-то бессилие, выворачивало на изнанку душу, мучая нестерпимой болью безысходности.

Все пятьдесят стрелок и стрел, Матёрая израсходовала, и каждая нашла свою цель без промаха. И девы её сотни, кто не погиб и не покалечился в первую непосредственную сшибку, тоже выкосили ряды супостата без единой осечки, но этого оказалось мало.

Персы задавили числом. Воины, прижавшие их, оставшихся в живых, чуть более двух десятков, к скале, соскочившие с коней и перешагивая, через трупы своих друзей и близких, с которыми сражались бок о бок на многих воинах последних лет, так же, как и девы, в злобном бессилии ревели, охватив боевых сестёр плотным полукольцом блокады, несмотря на свои жгучие желания порвать этих мужененавистниц здесь и сразу.

Все её колдовские способности, были бесполезной тратой сил. Судорожный хват, нервная плеть, не уменьшали число противников, а лишь больше озлобляли. Она же в эйфории боя, разбрасываясь своим колдовством налево и направо, лишь растратив собственные силы, вымотав себя до головокружения и смертельной усталости.

Персы, встав плечом к плечу, закрывшись небольшими щитами и ощетинившись короткими пиками, сверкали разъярёнными глазами, скрежетали зубами, рычали и ругались, но вперёд не рвались, продолжая сохранять плотное полукольцо ловушки.

Их начальники, не спешиваясь, метались за их спинами и срывая голоса, уже осипшими глотками, руганью и истеричными командами, кое как сдерживали, то и дело выходящих из-под контроля воинов, стоящих в первых рядах, на которых, уже выбиваясь из последних сил, кидались израненные девы в рукопашную. Но достав своими короткими мечами одного или двух, получали новые раны от пик, истерично тыкающих в их и так уже истерзанные тела.

Девы, обливаясь кровью, еле стоя на ногах, отшатывались от копий, но лишь для того, чтоб отдышаться, собраться и вновь кинуться на ощетинившийся, как ёж, строй.

Золотце, бросалась в бессмысленные атаки в первую очередь, но чётко выполняя команды своих начальников, персы норовили бить по слабо защищённым ногам и рукам, оставляя неглубокие, но чувствительные, а самое главное, обильно кровоточащие раны.