Алексей Рюриков - Латинские королевства

Укрепившийся Константин Пайл выдал малолетнюю коронованную вдову за своего тринадцатилетнего сына, ставшего королем Хетумом I Киликийским и остался править до его совершеннолетия.

Латинский Египет в те годы оставался, пожалуй, наиболее спокойным государством. С 1205 и до 1210 года, при малолетнем короле Гуго I Лузиньяне регентом служил Жан Ибеллин, князь Заиорданский и коннетабль. Страна отходила от кризиса, урожаи вернулись к норме — там, где осталось кому их собирать. С прекращением внутренней смуты и началом войн монголов в далекой Азии активизировался транзит товаров, в первую очередь из Индийского океана. Египет вернул себе роль торгового посредника, доходы до экономического бума времен Амори II не дотягивали, но росло внутреннее потребление. В королевстве продолжали лояльно относится к иноверцам, что диктовалось повышенным после голодных лет спросом на рабочие руки вообще и нехваткой франков в частности, а заодно растущей торговлей с мусульманским миром. Последняя резко усилила позиции мусульманских анклавов Красноморского берега и Дамаска, поскольку заменить тамошних купцов, встроенных в систему восточных поставок было некем, а их отчисления в казну росли. То же самое происходило с коптами, составляющими большинство крестьян и солидную долю горожан Египта. Латинизация армян и сирийских монофизитов шла быстрее, а обратный процесс «истернизации» франков затормозился.

Европейцы с легкостью перенимали местные бытовые привычки и обычаи, носили « одежды на восточный манер », жили в « мавританских домах », учили арабский и заключали браки с местными, но сохраняли базовые ценности — по практическим соображениям. Вера, язык, правовые и сословные нормы выделяли латинян в элитную группу населения, чему способствовали тесные связи с Европой, пусть даже поток переселенцев резко уменьшился. Рыцарский стиль войны и вытекающая из него система фьефов в отсутствие насущного врага не требовали реформ и обеспечивали понятное функционирование власти, франкское купечество и ремесленники, преобладающие на севере страны, тоже не имели серьезных поводов перенимать местные практики.

Церковь не могла требовать репрессий против монофизитов и иноверцев по объективной причине — латиняне оставались меньшинством, даже вместе с православными. Религиозные бунты Египет видел во время голода, и провоцировать подобное сейчас, означало серьезный, а главное — не нужный конфликт со светской властью. Латинский клир сохранял и приумножал ведущую роль возводя храмы, замыкая на себя финансовые потоки и монополизировав окормление элиты, но и конвергенция идеологий в нем шла заметнее. Получив доступ к греческим, арабским, монофизитским, иудейским и всем остальным богословским материалам, грамотная часть духовенства расширила кругозор и не могла держать его в себе. Даже опровержения или критика воззрений конкурентов, давали пищу для внутрицерковных дискуссий, сделав Александрию, Иерусалим и Антиохию новыми центрами теологии — порой сомнительных с точки зрения Рима взглядов.

Серьезного внешнего врага не имелось, Сирия и Багдадский халифат оставались дружественными. В приграничных княжествах Заиорданье и Мармарика, конечно, не прекращались мелкие стычки с бедуинами и берберами, но серьезной угрозы они не несли.

Внутренняя политика тоже развивалась стабильно. Рыцари, клирики и городской патрициат сохраняли лояльность трону. Несколько выборных королей и усилившаяся во время выборов и регентств роль Высшего Совета, занесли в умы элиты тему представительности, ограничения монархии законом и депутатами Совета, снизив — в общем европейском тренде, сакральность коронованной особы. Если вы получаете корону от электората — святость титула пропадает, остается концепция « первого среди равных ». А с учетом влиятельности в Египте городов и патриархов, бонусов требовало не только рыцарское сословие. Ассизы предыдущих королей, от Балдуина II до Амори I, теперь толковали именно как « общественный договор », связывающий монарха мнением Высшего Совета. Не то чтобы предыдущие законодатели, покровительствуя рыцарям и горожанам и прессуя высшую знать, имели в виду именно это, но нормативная база существовала, последние несколько десятков лет превратили учет позиции электората в обычай, а к традициям тогда относились серьезно. Плюсы тоже нельзя отрицать — именно активное участие депутатов в судьбе наследника престола позволило ему дожить до совершеннолетия и получить власть. Регенту не светила корона и смысла убирать подопечного не имелось. Но внезапно выяснилось, что править самодержавно Гуго I уже не может. Наказания сеньоров и даже горожан требовалось проводить через « суд равных », подати и условия вассальной службы мог менять только Совет, а собственной команды у короля к шестнадцати годам просто не сложилось. Впрочем, и оппозиционных партий не существовало — пока соблюдались новые правила игры.

Последним важным делом регента и Совета перед совершеннолетием Гуго I, стал его брак. В целях преемственности и укрепления вертикали, короля женили на принцессе Марии Монферрат-Арденн-Анжуйской, дочери Конрада Монферрата князя Заиорданского и прошлой королевы Изабеллы — прямой наследницы предыдущей династии. Покойные отец короля и мать невесты, правда, были супругами, но в повторных браках, кровного родства между новобрачными не имелось. Невеста была старше на два года, что для династического брака статистическая погрешность, мнения молодых никто не спрашивал и оно нам неизвестно, а свадьбу сыграли в 1210 году, как раз к полноправному вхождению Гуго I в должность. Королева Мария родила двух дочерей и в 1217 году сына, объединившего в себе старую династию с Лузиньянами, при родах которого и скончалась. Мальчик при этом выжил и получил традиционное династическое имя Балдуин.

Юный Гуго I оказался правителем нерешительным и вздорным, как отмечал хронист, он « часто впадал в гнев, но быстро прощал виновных ». Но правление оставалось стабильным, как и экономика. Попытки монарха вернуть полноту власти в одни руки заканчивались едва начавшись, отчего традиция ограничения власти законом лишь укрепилась. Через год после совершеннолетия, к примеру, король обвинил бывшего регента Жана Заирданского в расхищении казны опекаемого, лишил должности коннетабля и попытался было взыскать денег и отнять лен. Жан обвинения отвергал, семейство Ибеллинов и их многочисленные сторонники выступили за родича и потребовали рассмотрения дела в Высшем Совете. Правитель отступил. Слушание хоть и состоялось, но шло вяло и кончилось оправданием. Продолжения не последовало, а пост коннетабля занял младший брат обвиняемого, граф Хамы Филипп Ибеллин.