Маргарита Полякова - Курляндский гандикап

Зная поляков, я заранее полагал, что процесс этот будет долгим и муторным. Однако мне, как ни странно, помог Карл XII. В январе 1704 года он начал пропихивать на польский престол своего кандидата — Станислава Лещинского. Реакцию шляхты, у которой гонора всегда было больше, чем здравого смысла, несложно себе представить. И мне было даже интересно, чем все закончиться на сей раз.

Ранние лучи апрельского солнца освещали огромное помещение, преломляясь в трещинах оконных стекол и освещая печальную картину разгрома. Покореженная мебель создавала труднопроходимый хаос, обрывки бумаг устилали пол у стены, где раньше стояли шкафы, а под ногами хрустело стеклянное крошево. От новейшей химической лаборатории с самым совершенным оборудованием не осталось практически ничего.

— Генрих, ну как же так, а? — возмущался я. Вопрос, впрочем, был риторический. И мой секретарь уж точно не был виноват в том, что кое-кто пренебрег мерами безопасности.

— Ваше высочество, полагаю, что ученые увлеклись экспериментами и не следовали инструкциям, — вздохнул Генрих.

Ну да. Помнится, в Курляндской Академии тоже был такой эпизод, когда лаборатория взорвалась. Вот только там было меньше жертв и убытков. Да и правила я установил строгие после трагедии. Вот только позабыл, что в Ирландии народ вообще не очень приучен к правилам. Хотя… может быть, дело было совсем в другом. И мой начальник лаборатории просто погнался за возможностью разбогатеть.

Что и говорить, один из лучших учеников Глаубера, Вацлав был бесспорно талантлив и чудовищно честолюбив. И похоже, что именно его стремление добиться результата как можно быстрее привело к трагедии. Жаль было даже не вложенных в эту лабораторию средств (хотя сумма была огромная). Жаль было полтора десятка талантливейших людей, которые погибли из-за неосторожности.

К счастью, все эксперименты обязательно сопровождались записями, а все записи хранились в надежных сейфах. Которые практически не пострадали. Хоть это утешало. Потому что при одной только мысли, что множество разработок пришлось бы начинать заново, с нуля, меня пробирала дрожь. Похоже, нужно разрабатывать новые меры безопасности, чтобы подобного больше не повторилось, и жестко за этим следить. Потому как желающих рискнуть в погоне за прибылью меньше не станет.

На самом деле, ситуация, когда ученые зарабатывают деньги своими открытиями, была чуть ли не уникальной для данного времени. Но так получилось только потому, что я знал будущее и понимал, чего хочу и как можно использовать чужие таланты. Кто мешал той же Франции в реальной истории заработать на Дени Папене так, как зарабатываю сейчас на его идеях я? Но тогда не увидели в паровом двигателе никаких перспектив.

Я подталкивал и Гука, и Ньютона и многих других к нужным мне изобретениям. И в Курляндии всегда находились деньги на перспективные научные разработки. Правда, и аферистов было много. Типа, дайте средств, я буду изобретать Великую Вещь, вас не касается какую, потому как свобода творчества. А отдачей от меня будет то, что вы станете гордиться знакомством с таким гениальным мной. Подобных деятелей я сразу куда подальше посылал.

Однако желающих разбогатеть на науке меньше не становилось. И рвение ученых двало свои результаты. Химики мне еще со времен Глаубера неплохую прибыль приносили, изготавливая лекарства и косметику. (Не мог же я позволить своим женщинам пользоваться свинцовыми белилами!). Йод уже давно производили довольно большими партиями, глицерин получили еще несколько лет назад, а относительно недавно удалось, наконец, синтезировать нитроглицерин.

Радости моей не было предела, и я поставил перед учеными задачу превратить опасное взрывчатое вещество хотя бы в относительно безопасное. И разумеется, пообещал хорошее вознаграждение. Сам я имел только самые общие представления об изготовлении динамита. Но даже мои скудные знания о том, как усовершенствовать капсюль-детонатор, оказались в тему.

Поскольку в Курляндии рядом с Академией крутилось слишком много любопытствующих, я организовал новейшую лабораторию в Ирландии. Хорошая охрана, никакого жилья в окрестностях и самая строжайшая секретность. Так что уже примерно год мои ученые вели широкомасштабные исследования впитывающих нитроглицерин материалов, испытав последовательно бумагу, порох, опилки, вату, уголь, гипс, кирпичную пыль и много чего еще. Вроде бы, пришли к выводу, что наилучшие результаты даёт кизельгур. Собственно, планировалось весь следующий год потратить на оттачивание состава и метода производства взрывчатки, и тут такое!

— Генрих, пусть твои люди тщательно проверят, что тут произошло, — распорядился я.

— Вам кажется подозрительным этот взрыв? — удивился Берн.

— Слишком уж все… одно к одному. Вацлав, конечно, был весьма амбициозным ученым. И вполне мог поторопиться, стремясь достигнуть нужного результата. А спешка в таком деле фатальна, — вздохнул я. — Но он знал, насколько опасен материал, с которым ведется работа. И уже готов был показать мне образец менее опасного варианта.

— Посторонних здесь быть не могло.

— Значит, нужно проверить своих, — отрезал я. — Как ни соблюдай секретность, но информация могла уйти на сторону. А вокруг слишком много заинтересованных в том, чтобы мы не получили мощной взрывчатки.

— Не беспокойтесь, ваше высочество. Будет проведено самое тщательное расследование, — пообещал мне Генрих.

— После того, что произошло с Аннабель, взрыв лаборатории меньше всего похож на случайность.

История с любовницей получилась действительно… странная. Начиналось все довольно обыденно — с тех пор, как умер Вильгельм Оранский, виконтесса Аннабель де Берн несколько поубавила свой пыл. Однако мне было не до того, чтобы искать новых любовниц, а потому последних года три мы больше поддерживали иллюзию романа. Редкие встречи не в счет. Мы даже договорились, что когда придет время расстаться, Аннабель получит приличное содержание.

В общем-то, я не сомневался, что она быстро растреплет о наших отношениях (точнее, отсутствии таковых), но виконтесса была удобным прикрытием, чтобы отшивать надоедливых алчных дамочек. Наверное, это сказывался возраст (все-таки, в этом году 55 стукнет), но мне хотелось спокойных, ровных отношений. Без истерик и скандалов. Как-то не получалось у меня пылко влюбиться. Последним серьезным увлечением была Гертруда, и то по молодости лет. Придворные же дамы вызывали у меня только раздражение. И заслон в виде Аннабель был вовсе не лишним. Однако, как оказалось, я недооценил прыткость кандидаток в мои любовницы. И одна из них просто устранила препятствие со своей дороги.