Георгий Юленков - Ветер надежды

Иван оглядел строй самолетов. Группа подбитых 'медвежат' вызывала у него опасение. С обтянутым поверх гофра крылом, моторами М-100, и остекленными турелями, эти штурмовики могли бы выжать и до трехсот километров. Но сейчас, из-за четырех поврежденных машин, вся группа модернизированных эр-шестых вынуждена была лететь со скоростью лишь около двухсот двадцати. Налети на них сейчас группа вражеских истребителей, и потери сразу резко возрастут. Отсигналив по рации эскадрилье Шестакова, набрать пять тысяч, и сдвинуться южнее, комбриг озабоченно прошелся вдоль строя на своем 'Ястребе'. Эта машина тоже не была новоделом. Когда-то довольно неплохому, но уже пять лет как устаревшему истребителю И-7, открыли 'второе дыхание'. Те же, что и на штурмовиках советские реплики 'Испано-Сюиз' и улучшенная аэродинамика, позволили разогнать эти аппараты до трехсот шестидесяти километров. И хотя потяжелевшие машины стали существенно менее маневренными, чем любимые комбригу еще по Испании 'чатос', но с четырьмя 'Виккерсами' и они стали довольно грозным противником для чешских 'Авиа' и германских 'Юнкерсов' и 'Хейнкелей'. Наконец, показались знакомые ориентиры временной авиабазы, и подбитые машины первыми пошли на посадку…

После вылета Еременко вместе с другими командирами частей пригласили в штаб добровольческой армии, как с недавних пор стала называться 'Сражающаяся Европа'. Несмотря на военные катастрофы последних недель, и напряженную обстановку в тылу, в штабе 'европейцев' сегодня был небольшой праздник. Корнильон-Молинье, вместе с Будиным и Амбрушем, не просто обмывали сегодня свои новые звания, но и открывали торжество по случаю создания 'Армии Сражающейся Европы', и дело тут было не только в некотором изменении названия. Менялся сам статус добровольцев. И еще 'Европа' подписала 'конвенцию о военнопленных'. Вот поэтому, впервые, с момента захвата диверсантами Моровского, глаза француза лучились. Созданная им организация буквально на днях была признана Великобританией, Китаем и Монголией. США пока выразили осторожное согласие. Даже, несмотря на тесные контакты по линии поддержки своей добровольческой эскадрильи, Вашингтон не торопился. Централизованно включать в состав этой организации заокеанских добровольцев американское командование также не желало. По всей видимости, они собирались создавать отдельную какую-то аналогичную американскую структуру. Но сейчас, для Корнильон-Молинье все это отошло на второй план…

— Поздравляем вас, мсье!

— С повышением вас, пан Корнильон-Молинье!

— Благодарю вас господа! Это повышение не меня, а нашей добровольческой армии!

— Вы это заслужили, Эдуар. Уверен, когда-нибудь мы еще обмоем ваши маршальские звезды.

— До этого пока далеко. Да и так ли важны все эти регалии?

— Не скажите, мсье командир. Теперь вас принимает не только генерал Зайоц, но и лично маршал Рыдз-Смиглы, а это уже иное качество.

— Примите и наши поздравления, господин генерал!

— Благодарю вас!

Новоиспеченному командарму вдруг вспомнился тот парень, с легкой руки которого, на том приморском пикнике добровольческая идея обрела эти 'новые крылья'. 'Новые', после того трагического исхода добровольцев из оккупированной франкистами Испании. Вот эти воспоминания вернули сосредоточенность на лицо француза.

— Спасибо вам дорогие друзья и соратники по борьбе. Спасибо… Я только прошу вас за этими радостными событиями не забыть и о нашей печали. С начала войны мы потеряли несколько сотен наших соратников… Их имена я сейчас называть не стану, но они навсегда будут высечены в списках нашей армии. Некоторые потери для нас невосполнимы… Но лучшей памятью павшим героям может быть только продолжение дела живыми… И всем нам стоит об этом помнить, соизмеряя свои дела с подвигами ушедших…

Слушая речь командира, офицеры выпрямились словно в строю. Улыбки исчезли с лиц.

— И еще я хочу заново познакомить с нашими новыми друзьями-добровольцами всех тех, кто не знал их раньше… Полагаю, многие уже запомнили вот этих скромных, но очень толковых офицеров? Три дня назад их мобильные батальоны нанесли серьезное поражение тевтонцам на Люблинском направлении. Сегодня за ними даже пришлось гонять 'Шторх', но дело того стоило. Ведь сегодня наша организация официально стала армией. А это важное событие для всех нас! А настоящая армия это не просто вооруженная группа людей… Это кристалл алмазной твердости, спаянный дисциплиной, основанной, как на субординации, так и на уважении к заслугам. Вот поэтому я прошу не забывать, что я далеко не единственный генерал и командир в нашей армии. Знакомьтесь, друзья! Генерал Кароль Сверчевский.

— Рад воевать вместе с вами!

— Его 35-я дивизия уходила из Испании во Францию для интернирования с развернутыми знаменами. По ряду причин, он не мог сразу по прибытии к нам огласить свое имя и звание. Но я уверен, что 'Армии Сражающейся Европы' очень нужны вот такие командиры.

— Рады знакомству, генерал.

— Благодарю вас, панове!

— Генерал Энрике Листер. Столь же славный командир испанской дивизии, нагонявшей ужас на фалангистов Франко и Дуче, на всех испанских фронтах.

— Благодарю за доверие!

Представления офицеров продолжались. Помимо командования армии и трех новых генералов, среди которых оказался и комбриг Еременко, в состав постоянного совета, избранного высшим политическим органом 'Армии Сражающейся Европы', вошло еще пять высших офицеров-интернационалистов. И среди них два полковника болгарина, Цвятко Колев и Иван Винаров. Когда же торжественная часть завершилась и командиры разъехались по своим частям, для основателей организации наступил черед и для очередных парижских новостей…

— Между прочим, я беседовал с командиром бригады 'Сокол' Стахоном, он приносил нам свои извинения за тот инцидент в штабе Войска.

— Пустое. Маршал наверняка и сам уже понял, что такими своими резкими требованиями он лишь поссорится с добровольцами, и останется совсем без поддержки.

— Мда, тот ультиматум по введению в состав штаба 'Европы' трех польских генералов он, конечно, огласил сгоряча. Уж если кого я бы и согласился пригласить к нам, так это лишь бригадира Стахона. Очень достойный командир и летчик.

— Пожалуй, вы правы Ян. А что там из Парижа от Розанова?

— Там тоже не совсем безоблачно. Уже 23-го, в день, когда большевики дали полякам недельный срок на обдумывание предложений, посол Сладкевич в беседе с министром иностранных дел, говорят, закатил форменную истерику, требуя от правительства Французской Республики немедленно двинуть оккупировавшие Саарскую область войска дальше в Германию. До самого Берлина…