Сергей Анисимов - Вариант БИС: Вариант Бис. Вариант Бис-2

Сидящие рядом с Олегом два молодых офицера обратились к нему с каким-то несложным вопросом о береговой черте, и начальнику штурманской службы полка пришлось отвлечься от пляски языков огня над рассыпающимися уже в отдельные угли поленьями, перечисляя впечатавшиеся ему в память ориентиры на сотню километров к югу от линии фронта, куда корпусу все равно никогда не придется летать. Подобрав с земли палку полуметровой длины, он поерзал на своем отрезке бревна и начал чертить на очистившемся от инея теплом пятачке земли перед собой контуры отдельных островков с их невообразимыми названиями.

— Даже не запоминайте, ребята, — посоветовал он. — Незачем. Разве что для собственного удовольствия. Вернетесь домой, переженитесь окончательно, выйдете в запас по возрасту лет через двадцать, тогда будете внукам байки травить: «Лечу я, значит, от Суньхуньвчаня в Цинь Дзинь Мэй, и тут мне эскадрилья «Сапогов» [10] Редко употреблявшееся прозвище американских истребителей F-86 «Сейбр» и некоторых советских частях, воевавших в Корее (за форму киля); также «горбатые» (за выпуклый фонарь) или «зебры» (иногда употреблялось зенитчиками) прямо в лоб от солнца! Нy, я им как дал!..»

Молодежь шутке доброжелательно посмеялась — пошутить в полку вполне любили. Но все же ему в очередной раз стало немножко неловко. При том, что 90 процентов командного состава в корпусе была из фронтовиков, это поколение строевых летчиков оказалось уже совершенно другим. В самых дружеских в разговорах с ними Олег регулярно чувствовал какую-то неуютную натянутость, и даже шутки у него получались глуповатыми. Хотелось бы верить, что это ему только кажется. Да и странно такое, если глядеть со стороны: с капитанами и старшими лейтенантами, сидящими вокруг него, он ходит в бой так же, как ходил в бой с десятками других молодых ребят в однопросветных погонах на своей первой войне. По при всем при том ощущение не проходило — даже если его прогонять, упираясь всеми мышцами. Возможно, это вызывалось не только тем, что Олег был каким-то другим, но и тем, что он в полку являлся относительно новым человеком. Бывший штурман полка капитан Костенко (вспоминаемый в полку почти исключительно как «КостЭнко») ушел «на повышение» — «инспектором-летчиком по технике пилотирования и теории полета» их же 32-й истребительной авиадивизии, после чего Олега, тогда служившего в другом полку, прислали на его место — штурманом 913-го ИАПа под командованием майора Марченко. За прошедшие недели перезнакомиться и с летчиками своего полка, и с летчиками 535-го, базирующегося на этот же аэродром, Олег успел, а вот подружиться — пока нет.

«Ночников», 351-й ИАП, он почти не знал — но тем в любом случае было не до общения: этот полк уже готовился к возвращению домой. При разговоре с почти любым комэском дивизии подполковник Лисицын чувствовал себя совершенно свободно, едва поглядев в его глаза, где сразу же отражалась «наваринская» планка медали «За Победу над Германией», — даже при том, что львиная доля этих офицеров застала максимум последний год войны. Но действительно отвоевавших Отечественную в 32-й ИАДе было немного: сформированная в 1943 году, дивизия всю войну провела на авиабазах Дальнего Востока, и, лишь перевооружившись на «Ла-7», примяла участие в войне с Японией. Старшее поколение еще было ему как-то близко, но с молодежью, рядовыми летчиками, общение почему-то не получалось, и это его почти пугало.

— Товарищ подполковник…

Молодой старший лейтенант, сидящий прямо напротив Лисицына, взмахнул рукой, отгоняя лезущий ему в лицо кусочек пепла, поднятый из костра вместе с искрами порывом холодного ветра.

— Расскажите про море, пожалуйста. Про поход.

— Да поздно уже, ребята.

Скорее всего, кто-то просто додумал навеянную его шуткой мысль о навигации над морем до конца и теперь желал продолжения. Это Олегу не понравилось: повод был недостаточно важный, чтобы вызвать его на откровенность, а уж то, что он думал про море на самом деле, рассказывать даже армейским летчикам было совсем непедагогично.

— Ну, товарищ подполковник!.. — это протянул уже другой летун, тоже в звании старшего лейтенанта, которого никак нельзя было назвать «парнем» — это был полностью сформировавшийся мужик, на той войне давно считавшийся бы «стариком». Странно, но хотя в Корее, на этой войне, полк воевал уже больше полугода, в отношении этих летчиков такого ощущения не возникало до сих пор.

— Да что вам, ребята, сказать…

Олег сунул суковатую палку в костер и с хрустом поворошил засыпанные пеплом угли, так, что во все стороны полетели сине-белые искры. Молчал он долго — почти полную минуту. Его не торопили.

— Все время усталость, — наконец сказал он. Медленно, с напряжением в голосе. — Усталость каждую минуту. Тренировались — гордились. Нас лучших выбрали, оторвали от фронта, от войны. Натаскивали от пуза, не жалея бензина, патронов, моторесурса. Вдалбливали в наши головы все, с чем мы можем столкнуться: «Барракуды», «Хеллкеты», «Сифайры»… А вот того, как это будет страшно…

Олег помолчал, вперив неподвижный взгляд в снова разгоревшееся пятно костра. Вот точно так же они сидели с ребятами в Крыму, на «Утесе», где натаскивали авиагруппу. Только тогда он был младшим.

— Вот так же и мы сидели тогда вокруг костра, — негромким голосом вслед за своей мыслью произнес он вслух. — В Крыму, когда нас готовили… Амет-Хан слева, Мишка Бочкарев справа, командир напротив. Мы ничего тогда не боялись, ребята… Даже после первого боя ничего не боялись. После второго. Тридцать с лишним машин на один наш «Як» поменять — я про такое разве что в центральной прессе читал. Не зря именно нас готовили, значит… На меня за день два «Хеллкета» записали, оба над чужой палубой — я вам рассказывал уже. А вот потом… Настоящий океан не ревет. Он рычит и стонет. Даже когда волн почти нет, — все равно в ушах как будто непрерывный крик стоит. И все время ждешь, ждешь…

Ждешь торпеды в борт, ждешь, что чужие мачты из-за горизонта выплывут, — линкоры, крейсера. Те, для кого твое умение не значит ничего. Да и моряки это тоже, по-моему, понимали, в конце особенно… Нас по всем законам должны были поймать и утопить — и то, что этого так и не случилось, в такое всех недоумение, что ли, вогнало… Потом, когда дошли до родных вод, поднялись над эскадрой, посмотрели на нее сверху вниз, и такое, знаете, чувство за сердце схватило! И как мы уцелели? А ведь ждали все время. Каждый день, каждый час этого похода сидишь, вцепившись во что-то, и ждешь. Ждешь, когда тревогу для нас объявят, чтобы хотя бы на равных быть. Когда ребята разведчика прямо над нашими головами завалили, нам уже все, в общем, ясно было. Переодевались в чистое, награды привинчивали, прощались друг с другом, с моряками…