Александр Конторович - Сборник Черные бушлаты. 8 книг

Приподнявшись, девушка повернулась так, чтобы на неё падал солнечный свет из окна. Отставив вперёд левую руку, она повернула зеркальце, разглядывая своё отражение.

Ну, не кикимора, конечно, но причесаться нужно! Она несколько раз повернулась, выбирая удобное положение…

Вспышка!

Солнечный зайчик мазнул по лицу подполковника.

Ещё один… и ещё…

Один — два — один — аналогично звуковому коду.

"Прикройте огнём, передвигаюсь".

Гальченко снял кепку и почесал затылок.

Сигнал.

Щелкнули взводимые курки.

В руках у Гальченко мелькнуло оружие Котенка — "Наган" с глушителем. Точно попасть на такой дистанции в человека из него затруднительно, но вот влепить пулю просто в оконное стекло — никаких проблем!

Когда прямо на протокол допроса брызнули осколки стекла, Марина взвизгнула и кубарем укатилась в сторону.

К чести опера надо сказать, что он труса не праздновал. Рухнув на пол, ушёл под прикрытие стены, выхватывая на ходу оружие. И, разумеется, потерял из виду девушку. Впрочем, дурой он её не считал, а, судя по направлению, в котором она рванулась, дальше коридора ей не убежать. А там — конвоир. Встретит и приголубит, так сказать…

Дальнейшее развитие событий показало, что в оценке умственных способностей Марины он не только не ошибся, но даже несколько их преуменьшил.

Вынырнув на секунду около двери, она протянула руку.

Щелк!

И, блеснув на солнце, ключ вылетел в окно!

А уже через секунду-другую дверь дернули — то спешил на помощь конвоир.

Безрезультатно — дверь и не такое могла выдержать…

А по окнам уже лупили с трех стволов. Разлетались вдребезги стекла, осыпалась с потолка и стен штукатурка, трещало дерево шкафов.

Поэтому Степаненко упустил момент, когда с одного из столов стартовал графин с водой.

Сей снаряд весом и габаритами существенно превосходит револьверную пулю. Впрочем, пистолетную — тоже.

Почти трехкилограммовый "снаряд" напрочь вынес остатки стекол в одной из рам. Да и оконный переплёт едва выдержал такой удар.

Что-то ударилось об пол, покатилось…

— Граната! — резанул по ушам девичий крик. — Ложись!

Откуда она тут взялась, кто как её забросил… а главное — зачем?

Все эти вопросы можно было решить и позже, а сейчас оперативник рухнул на пол, укатываясь под стену и стараясь занимать как можно меньше места.

И не увидел, как юркая девичья фигурка вскочила на подоконник.

Удар ногой — и оконный переплёт осыпался остатками стекол и изуродованными деревяшками.

Ещё удар — уже по жестяному козырьку за окном. С него осыпались остатки ранее выбитых стекол.

Рывок — треснула штора.

Перекинув её через уцелевшую раму, Марина ухватилась за плотную ткань — и соскользнула вниз.

Впрочем, спуск оказался недолгим — метра полтора-два. И она повисла на шторе, не доставая ногами до земли.

Правда, теперь до неё оставалось всего метра два. И спрыгнуть на такую высоту для Котенка никаких затруднений не составило.

Выждав пару-тройку секунд, Степаненко приподнял голову.

Тихо… взрыва не произошло.

А может быть, это немецкая граната — у них замедление больше, чем у наших? Ещё несколько секунд…

Он повернул голову и увидел… чернильницу!

Расплескав по сторонам содержимое, она мирно лежала на боку метрах в трех от него.

Т-т-вою ж мать!

Оперуполномоченный осторожно приподнял голову над подоконником. Никто в него не стрелял. Да и вообще — улица словно вымерла.

Он уже смелее поднялся на ноги.

Ветер задувал в выбитые окна, гонял по полу разбросанные бумаги.

А где же…

Нет её.

Совсем.

В коридор убежала?

Могла.

Входная дверь снова задергалась.

— Товарищ лейтенант! Вы там живы?!

Конвоир!

— Здесь я, Остапчук… Целый. А эта девица — у тебя?

— Дык… она и не выходила от вас! Да и дверь ведь заперта…

Лейтенант убрал в кобуру пистолет, устало оперся об подоконник. Битые стекла тотчас же пребольно укололи его ладони.

А вот и рама, точнее, её остатки, на петлях висят…

Тут ведь высоко — метра четыре, пожалуй, что будет! А то и повыше.

И нет девки — словно в воздухе растворилась…

Докладываю вам, что… я заступил на дежурство по охране ранее задержанного гражданина Дробышева М.Ф., который находился в палате № 24 городской больницы. При заступлении на пост, мною, совместно со сменявшимся сотрудником милиции Разиным Т.Л. были осмотрены окна палаты и дверь. Никаких признаков подготавливаемого побега не было обнаружено.

Раненый гр. Дробышев лежал на койке и осмотру не препятствовал.

Согласно инструкции, я занял пост в коридоре. Покинуть палату задержанный не мог, на окнах имелись решётки, а пройти мимо меня незамеченным было невозможно. В течение дня я дважды выводил его в туалет и умыться.

Я иногда поглядывал в палату — в двери есть смотровой глазок, который снаружи запирается. Это чтобы из палаты нельзя было в коридор смотреть незаметно.

Около половины двенадцатого меня позвали к телефону — в кабинет главного врача, который находится на третьем этаже. Согласно инструкции, как в таких случаях и положено, я запер дверь в палату на ключ, который никому не отдавал и постоянно держал при себе. Дверь крепкая, из толстых досок, открывается внутрь комнаты, и незаметно её сломать невозможно. И выбить нельзя.

Звонил дежурный по отделению — старший лейтенант Горелов, я узнал его голос. Он сказал, что только что — прямо из отделения, убежала девушка, которую задержали вместе с Дробышевым. Убежала нехорошо — со стрельбой и всякими выкрутасами. Поэтому он меня предупредил, чтобы я никого к задержанному не пускал и ждал подмоги — она скоро приедет.

Вернувшись назад на пост, я посмотрел в глазок — Дробышев лежал на кровати и спал. Дверь я открывать не стал и принялся ожидать подмогу.

Примерно через полчаса в больницу прибыл старшина Калистратов и ещё один милиционер — из новеньких, фамилию его не знаю. Вместе с ними приехал и лейтенант Степаненко из уголовного розыска. По указанию старшины, я открыл дверь. И вот тут оказалось, что раненый куда-то пропал. А на кровати лежат всякие тряпки и какой-то халат. Их так свернули, что если издали смотреть, то совсем как спящий человек получается. А в глазок и подавно не разобрать.

Окна в палате были целые, никаких следов взлома на двери не имелось.

— Ну, ты как хошь, — а я с этого Франта отпал! — Бакинский покачал головой.

— Это с чего так? — вопросительно наклонился к нему Копчёный.

— Нет, парня своего он из больнички вытащил мастерски — слов никаких нет! Я ему Мишку Дрына дал — тот мастер замки открывать, да и вообще… Он и расстарался — пока мент туда-сюда расхаживал, он дверь в палату-то и подломил. Парень, что там лежал, как будто только того и ждал — мигом с места подорвался! Тряпья всякого под одеяло натолкали — и ходу! Тихо, спокойно… И как только они постового в сторону ухитрились отвести? Представляю себе, какие хари менты, опосля этого дела, скорчили!