Сергей Калашников - Внизу наш дом

Все когда-нибудь возвращались в прошлое. Во снах или грёзах. Или, перебирая в памяти дела минувших дней. Дело обычное. Но со мной это произошло иначе.

Лето. Не просто лето, а жуткое пекло. Хотя на календаре пока весна. В тени явно за тридцать с хорошим гаком. Пыльный, но тенистый переулок, в который свернул с мощенной Пироговской, вывел меня к кассам первого класса железнодорожного вокзала. Пройдя через здание, я вышел к трамвайному павильону, чтобы сесть на трамвай, который довезет меня до цели моей поездки. По Водопроводной, в тени пятнистых платанов тащился старый, еще «бельгийский» трамвай. Со стороны солнца он был занавешен парусиной. Даже на небольших поворотах визжал и ныл тормоз. Медленно проползали назад ограда христианского кладбища с одной стороны и тюремный замок с другой. Остановка. Всеобщее внимание пассажиров привлекла будка квасника. Это — рундук под двускатной крышей на двух столбиках. Снаружи он выкрашен зеленой масляной краской, а внутри — такой же густой и блестящей — белой.

Развернувшись к пассажирам, ватман (так в Одессе называли водителей трамваев) устало произнес:

— Ну так шо, квас пьем?

Отвечая вопросом на вопрос дородная женщина, энергично обмахиваясь веером, ответила, при этом упорно смотря на улицу:

— Ви таки хотите привезти на конечную не живых людей а вяленое мясо! Будьте так любезны, принесите даме большой стакан!

То, что вокруг — реальность, я понял отчетливо, потому, что сон вылезает из подсознания, из тех дебрей, в которых разум недавно блуждал наяву. В мои-то годы понимаешь это ясно. А тут — взрывная импровизация на тему давным-давно забытого случая. Мне наступили на ногу. Сделала это очень красивая девушка старше меня считанными годами. Кыз-бала — говорят про таких на востоке. Чуть-чуть взрослее, чем совсем девочка, хотя всё женское уже при ней.

Так вот — я сразу вспомнил и её, и каблук её ботинка, потому что довольно долго был в неё влюблён. И только смерть разделила нас. Не супругами мы были, не любовниками, а хорошими товарищами. Разве что я сох по ней. Но, как же это было давно!

Вместо того чтобы шумно возмутиться, я охнул, посмотрев на предмет своих будущих воздыханий незамутнённым страстью взглядом. Ума не приложу, что он выражал. Каблучок ботиночка — это вам не шуточки. Больно! Но я сдержал то, что от всего сердца хотел высказать, и только поморщился. В прошлый раз, лет восемьдесят тому назад, крепко ругнулся и приготовился дать ей леща, но остановился. А сейчас даже рта не раскрыл. Произошло это не из-за всплеска понимания, что произойдёт с нами в будущем, а из-за тонкого аромата касторового масла, исходившего от неё.

Назвать этот запах столь возвышенно способен только тот, кто в прошлом всласть поковырялся в моторе «Рон» с вращающимися цилиндрами. Про это сейчас мало кто помнит, но на самолёте У-1 был установлен именно такой. И им, этим самым мотором, от неё уловимо веяло — авиационным двигателем, окончательно и бесповоротно устаревшим к настоящему моменту.

Моему нынешнему настоящему.

Закончена высадка из вагона на слегка расширенную в этом месте насыпь трамвайных путей, и мы шагаем в сторону построек аэроклуба. Год на дворе одна тысяча девятьсот тридцать четвёртый, мне одиннадцать лет и я сегодня сбежал из детдома. Не насовсем сбежал — посмотрю на самолёты и вернусь обратно, за что обязательно буду наказан.

Только всё не так просто. На самом деле мне восемьдесят семь лет — я дожил до две тысячи десятого года. Хотя, уверен, что здесь и сейчас находится не тот состарившийся ветеран, а уже немаленький мальчик, полный энергии, задора и любопытства. В сей момент неожиданно понявший, что знает ответы на все вопросы… ну да, личность человека это его память. Эта память и возникла внезапно в голове воспитанника детского дома — сорванца, забияки, но в целом, не такого уж плохого паренька. Меня. Александра Субботина.

Прикольно, знаете ли, поглядывать на покачивающиеся бёдра идущей впереди Шурочки и знать наперёд всё, что произойдёт с нею в будущем. Через три года я в неё влюблюсь и, чтобы казаться взрослее, сразу вступлю в комсомол. А ей тогда как раз стукнет восемнадцать… или девятнадцать. Она выйдет замуж за Саню Батаева — мне, четырнадцатилетнему тайному воздыхателю не на что надеяться рядом таким красавцем. Он погибнет в сорок втором на штурмовике от зенитного снаряда. А в сорок третьем фоккер очередью из пушек развалит прямо в воздухе истребитель Шурочки.

Ну а я буду участвовать в Берлинской операции уже на Пешке, на которую пересяду со штурмовика после очередного ранения. Хотя начну воевать истребителем. Знаете, сбивали меня много раз, но исключительно зенитки — я был очень хорошим пилотом. Только… задачи нам ставили подчас убийственные. Чайку-то мою тоже срезали во время штурмовки переправы.

И всё это я знаю и о своём будущем и об этой пятнадцатилетней девчонке в день знакомства, любуясь на её грацию и изящество взглядом отца троих детей и деда семи внуков. В подсчёте правнуков могу ошибиться — много их у меня. Хотя, нет — это только в воспоминаниях, а на самом деле — всё ещё впереди.

Итак, появившаяся память о будущем, это довольно интересно. Вот сейчас я впервые в жизни появлюсь в аэроклубе, зная по именам добрую половину учлётов и поголовно — весь технический персонал — среди них я «вращался» довольно долго, ожидая, когда подрасту настолько, что меня допустят до полётов. Сейчас повторить предыдущий вариант будет очень сложно чисто психологически. Впрочем, в том, произошедшем (по моему внутреннему календарю семьдесят шесть лет тому назад) случае я обругал Шурочку, когда она сегодня наступила мне на бутс. Путаюсь… Я…, не я…? Тогда…, сейчас…? Сложно правильно выразиться, когда давно прошедшее снова стало реальностью.

— Тебя как зовут, мальчик? — девушка обернулась и посмотрела на меня рядом с невидимой границей, отделяющий остальной мир от волшебного места — аэродрома. Видимо, почувствовав спиной мой взгляд.

— Шурик, — ответил я, дурацки улыбаясь.

— Тёзка, значит, — она, как всегда, не поддалась на моё обаяние и смотрела хмуро. — И чего это ты так на меня уставился?

- Ты красивая, — отозвался я, ничуть не смущаясь. — На тебя приятно смотреть. Взгляд просто сам притягивается — ничего прекраснее не видел, — добавил я стандартный комплимент. Внутренне-то я не мальчик, и разговаривать с представительницей прекрасной половины человечества о разных там «отношениях» мне не впервой.

Она сурово нахмурилась, видимо готовясь устроить взбучку малолетнему ловеласу, но вдруг переменила намерение.