Мередит Маккардл - Восьмой страж

Позади меня кто-то тихим злым шепотом произносит: «Нет».

— Конечно, — говорит Альфа. — Но не так, как ты думаешь. В школу ты больше не вернешься. Ты уже выпустилась. Ирис больше не ученица. Стража Времени — одна из самых секретных правительственных организаций за всю историю. Ты одна из немногих людей, которые об этом знают. Боюсь, мы не можем просто так тебя отпустить. Если ты решишь уйти, то будешь… задержана.

У меня пересыхает во рту, и я чувствую покалывание в плечах. Голос Альфы низкий. Пугающий. Даже угрожающий.

— Как это… задержана?

Альфа сжимает губы в тонкую линию и молчит, как будто пытается подобрать правильные слова.

— Тебя будут содержать под охраной, твои действия и связи будут под постоянным наблюдением ради национальной безопасности.

Перед глазами все меркнет, как только я понимаю, о чем он говорит.

— Вы имеете в виду не «задержана», а «заключена под стражу».

Губы Альфы изгибаются в подобие ухмылки, но он не произносит ни слова.

— Где? — спрашиваю я.

— Скорее всего, в Карсвелле.

Я так резко вскакиваю со стула, что он переворачивается. Я знаю, где находится Карсвелл. Это женская федеральная тюрьма в Техасе. Теперь мне отчетливо ясно, что означает «задержана».

Тюремное заключение в одиночной камере.

В Пиле у нас была лекция по поводу одиночного заключения. Это, своего рода, психологическая пытка. По природе своей люди — социальные создания, и этого нельзя изменить. Отрезанные от общения, изолированные заключенные медленно сходят с ума. Годы и годы нелечимого сумасшествия. Я уже знаю, каково это.

Единственная моя мысль — исчезнуть. Мне нужно убраться отсюда. Сейчас. Но еще до того как я делаю шаг, сзади меня обхватывают руки. Много рук. Члены моей предполагаемой команды. Кто-то отодвигает стул и усаживает меня на него. Я пинаюсь и пихаюсь, но все без толку. Все равно, что вдесятером на одного.

— Тебе нужно научиться сдержанности, — говорит Альфа спокойным, практически скучающим голосом. — Итак, ты уходишь или остаешься?

— А у меня что, есть выбор? — выплевываю я.

— Да. Ты можешь выбрать: уйти или остаться.

— То есть выбора нет, — говорю я. — Конечно, я остаюсь.

Альфа кивает головой:

— На испытательном сроке, — повторяет он. — Понимаешь, нас определенное количество. Команды всегда состояли из семи членов. Правительство думает о том, чтобы расширяться, но оно пока не уверено. Так что ты, своего рода, эксперимент. Если он окажется удачным, ты в деле. Если нет, ну… не обессудь. Я уже рассказал тебе о последствиях.

Я пытаюсь опять вскочить со стула, но несколько пар рук прочно удерживают меня.

— Почему я?! — я вот-вот расплачусь. — Я все делала правильно. Все. Всегда играла по правилам, — у меня срывается голос. — Все, чего я когда-либо хотела, это…

Я обрываю себя на полуслове, пока не сказала слишком много. Никому не нужно знать о моем отце, хотя есть шансы, что они и так все знают. Они, наверно, знают все и обо всем.

— Хотела чего? — говорит Альфа. — Получить уровень доступа? А почему ты думаешь, что не сможешь сделать этого здесь?

Вот оно. Альфа знает. Я никогда никому не рассказывала об истинных мотивах поступления в Пил. Даже Эйбу. Но каким-то образом Альфа знает и об этом.

В голове крутятся его слова. Я могу получить доступ. Это то, чего я хотела с того момента, как мне исполнилось семь лет, и я поняла, что мама ничего не расскажет мне об отце. Теперь я могу, действительно могу узнать, что произошло с ним. Почему он умер. В чем заключалась его миссия. Мне не надо будет ничего воображать, рассматривая жетон служащего ВМФ Соединенных Штатов, который я обнаружила спрятанным в коробке из-под обуви в мамином шкафу. Мне не придется разрываться между мыслями о том, что мой отец может быть пилотом-истребителем, которого сбили во время тайной миссии в Сомали, или же «морским котиком», которого взяли в заложники и убили в Северной Корее. Я смогу узнать правду.

Я вспоминаю маму и то, какой она стала тем летом. Это случилось за неделю до начала занятий в школе. К этому времени она уже много дней не покидала свою комнату. Я зашла ее проверить и обнаружила, что ее предплечья покрывают глубокие порезы. Некоторые уже затянулись, но были и свежие. Я в ужасе отскочила: она раньше не делала ничего подобного. Мама сплела покрытые засохшей кровью пальцы и пристально посмотрела на меня. Так, как будто во всем виновата я.

Меня с головой накрывает чувство стыда. Мне стыдно, потому что я ушла. Ушла из комнаты. Ушла из дома. Уехала из штата. Я просто не могла это видеть. Но, может, я смогу вернуться к ней, если буду знать, что случилось с моим отцом. И тогда, может быть, всего лишь может быть, моя мама откроется, и мы подумаем о лечении, которое ей отчаянно необходимо.

Я поднимаю руки, соглашаясь на предложение Альфы, и мои товарищи медленно отходят назад.

— Извините, — говорю я. Не знаю, насколько это извинение искренне, но нужно же с чего-то начинать. Если это поможет мне узнать правду об отце, то начинать нужно именно с извинения.

Альфа садится на стул и мужчина справа — кажется, Зета, — медленно кивает головой, как будто знает что-то, чего не знаю я.

— Вайолет! — произносит Альфа. За моей спиной кто-то встает. — Покажи Ирис ее комнату. Думаю, на сегодня хватит.

Неожиданно Вайолет оказывается рядом со мной:

— Шевелись, — шепчет она.

Я встаю, но остальные в комнате остаются на своих местах. Я следую за Вайолет, вперив взгляд в конец ряда, там где сидит Тайлер-Блу, но он не обращает на меня внимания. Мне нужно поговорить с ним. Надеюсь, мне удастся это сделать завтра.

Мы опять выходим в ярко освещенный коридор, я поднимаю ладонь и закрываю глаза, защищаясь от света.

— Ты привыкнешь, — говорит Вайолет по пути к двери в конце коридора.

Она набирает код и открывает дверь, которая ведет к лестнице, похожей на ту, которую можно увидеть в любом отеле или офисном здании. Серые цементные стены, металлические перила. Мы поднимаемся на один этаж, на котором находится еще одна дверь. Вайолет приставляет руку к сканеру, набирает код, и замок открывается.

Она открывает дверь и передо мной предстает самая великолепная комната, которую я когда-либо видела. На полу роскошное темно-зеленое, с завитками цвета слоновой кости, ковровое покрытие, в центре — круглый мраморный стол около пяти футов в ширину. Каждый его дюйм заставлен цветами. Белыми цветами в прозрачных вазах. Тут розы, и лилии, и гортензии, и еще куча цветов, которые я никогда не видела и о которых, скорее всего, даже и не слышала.

Мой взгляд останавливается на массивной хрустальной люстре над столом, потом на деревянной лестнице справа. На ум приходит только одно слово — особняк.