Александр Забусов - Страж южного рубежа (СИ)

— Печенеги в сторону Руси мимо деревни прошли, в нее даже не заходили. Старейшина говорит, людины бачили, в обратном направлении второго дня как, обоз прошел большой, поганые полон вели, спешили очень. А, еще кажет, по реке вроде как нурманы проплыли, на носу лодьи драконья голова в черный цвет выкрашена была. Так те, лодью то в камышах спрятали, ветвями обложили, сховали значится. А, сами неподалеку тут в речной заводи схоронились.

— Никак воевода добрался. Хорошая весть. Ну, что ж входим в Рыбное, будем располагаться, оттуда и набеги на караваны осуществлять.

Жители, все как один вышли встречать русскую дружину. Дружно скинули перед подъехавшим боярином шапки. Старейшина деревни, с хитрым прищуром глаз под седыми бровями, поклонился в пояс.

— Здорово, дед, — откликнулся на поклон Монзырев, угадав в нем деревенское начальство. — Чего в плавни не ушли, вдруг бы поганые наехали?

— А, у меня, боярин — батюшка, на всех направлениях, глаза выставлены, а рухлядь по сию пору, мы в плавни уже давно унесли. Вишь ли, река нас кормит, она нас и прячет, коли потребно. Да, и с водяником у нас вроде как перемирье. О прошлом лете, набег был, так печенеги по нашему следу два десятка воинов своих послали. Дак, ни один не воротился, дед Водяник всех к себе пристроил. Можа потому поганые и не суются до нас. А, вы к нам как, надолго?

— Если общество не против, так мыслю, две седмицы простоим.

— По мне, так и до холодов стойте, раз нарок у нас такой, да и спокойнее с вами. Милости просим до хат.

— Зовут-то тебя как, старейшина?

— А, Бажаном.

— Ну, а отец как величался?

— Творинег.

— Так вот, Бажан Творинежич, просьба у меня к тебе.

— Все, что могу — зроблю!

— Ты, во-он с красавцем моим, Андрей, иди сюда, чего там, вдали пристроился? — позвал Монзырев Андрюху. — Пошли провожатого к нурманам, какие у деревни схоронились. То воевода мой приплыл, меня дожидается.

— Дак, Скотеня и пошлю, малец бойкий, враз доведет.

— Ну, и ладушки.

— Так, что, батюшка, идем до хат? Воев разместим, рыбкой угощать будем.

Людины, толпящиеся за спиной старейшины заулыбались, одобрительно загудели. Деревня разом преобразилась. У всадников, спешившихся с лошадей, замелькали поневы девок и баб, ребятишки сновали взад-вперед, с любопытством оглядывая доспех и оружие воинов. Зазванные за плетни воины, попали к столам, по летнему времени вынесенным в палисады. Тут же на столах появилось пиво, хмельной мед и много рыбы во всех ее приготовленных ипостасях, от жаренной и ухи, до пирогов и просто сушеной, селище угощениями оправдывало свое название.

Потчуя боярина и его командиров у себя в избе, жена старейшины Веселина, немолодая женщина, смахнув слезу, вопросила боярина:

— Стало быть, дружину ты свою привел, чтоб не дать поганым, русичей в рабство увесть?

Монзырев открыв рот, слово сказать, не успел, как старейшина недовольно выговорил женке:

— Все тебе, старая, про военные дела знать потребно. Понимать должна, глупая баба, не твоего бабского это ума дело.

— Одно обещать могу тебе, Веселина, — уважительно глянул в глаза женщине Монзырев, — в селище ваше печенегов не допустим. Живите спокойно.

Обосновав базу у села, Монзырев соединился с пешей ратью воеводы Улеба, и в этот же день перекрыл пограничный коридор конными разъездами и выездной разведывательной сетью. А, уже вечером, Монзырев, как снег на голову, свалился на печенежский обоз. Стремительным ударом было уничтожено до пятидесяти кочевников, живых, как уже было заведено, в полон не брали. Обоз с награбленным составлял двадцать восемь телег загруженных рухлядью и съестными припасами. Сто четырнадцать молодых женщин и мужчин были освобождены. Едва навели порядок на местности, уничтожив следы своего присутствия, как скрытые пикеты донесли, что следом движется второй обоз, гораздо больше первого. Ощущая немалую свою численность, печенеги следуют совершенно беспечно, не имея даже передового дозора. Скорее всего на поведение степных разбойников оказывало влияние близость Дикого поля, «запах» очагов родных стойбищ.

Улеб вопросительно глянул на Монзырева.

— Будем брать караван, Гунарович? Не пропускать же его в степь.

Одобрительная улыбка легла на лицо в старого варяга.

— Что, думал, пропущу копченых?

— Так, ведь только что бой принимали.

— Вот, что, воевода, выдвигайся со своей пешей дружиной в селище. Убери, из него посёльщиков и жди ворогов. Бой принимай в самой деревне. Андрей, мы для затравки тебя пустим, воспользуемся тактикой копченых. Ты, со своими орлами им дорогу-то перейдешь, да рви когти в Рыбное, якобы случайно напоролся и убегаешь. А мы тут со Ставкой, обозом конкретно займемся, после того, как его оприходуем, вам подсобим.

— Принято, командир.

Когда существенное число печенегов, погнавшись за воропом, скрылись из вида, Монзырев обождал еще какое-то время и подал знак дружине на атаку каравана. Ударили разом, подняв лошадей из высокой травы и, выскочив из небольшой балки. Ошарашенные кочевники, ощущавшие себя практически дома, все же попытались оказать сопротивление. Их численность составляла до сотни человек, но удар был настолько могуч, что печенегов опрокинули и порубили в течение считанного десятка минут. Те из степняков, кто не принял бой, попытался сбежать, их гнали до тех пор, пока последний разбойник не свалился на землю со стрелой в спине. Преследователи на запаленных конях, вернулись к каравану. Сорок телег с добром досталось победителям.

Радость попавших в неволю русских людей, и тех, кто их из этой неволи освободил, была неописуемой. Заниматься захваченным обозом и освобожденными людьми у Монзырева времени было мало, бой еще не завершен. Оставив на Ставку и его лесовиков обоз, полон, раненых и убитых русичей, боярин с верховыми дружинниками метнулся в Рыбное.

Успел Монзырев лишь к шапочному разбору. Когда его конники въезжали в деревню, люди воеводы добивали последних печенегов, а Андрюха, где-то гонялся за одиночками, чудом прорвавшимися в степь.

Уже по темноте к околице селения подъезжали телеги второго каравана, подходили освобожденные людины, вернулся Ставка с северянами. На освобожденных страшно было смотреть, не один день печенеги гнали полон, не озаботившись о его пропитании. Кто ослабев, не мог выдерживать нагрузок дороги, добивались, оставляя тела на пути следования, степные хищники осуществят приборку. Ненависть у выживших зашкаливала разум, мужчины просили дать им оружие, чтобы участвовать в следующем нападении на печенежские обозы. Сам, Монзырев почувствовал, с какой любовью смотрят на него жители Рыбного. На памяти живущих у реки людей, того, что происходило сейчас вблизи их селища, не было никогда.