Иван Оченков - Великий герцог Мекленбурга

Пропустив очередной разъезд вражеской кавалерии, мы потихонечку-полегонечку выбираемся подальше, в сторону спасительных болот. Прятаться довольно легко, поскольку вокруг много валежника, оставшегося от бушевавшего некогда урагана. Мы уже почти ушли, когда мой взгляд очередной раз наткнулся на валежник. В голове крутилась какая-то мысль, и я сделал знак рукой, чтобы все замерли и не спугнули этой мысли ненароком. Подошел к валежнику и пощупал рукой, потом построгал кинжалом. Сухой.

– А что, ребятушки, деготь в ваших местах гонят? – спросил я у своих подчиненных почти певучим голосом.

Те переглянулись и хором ответили:

– Как же не гнать, княже, конечно, гонят.

– Вот и славно, вот и хорошо, еще бы ветер в нужную сторону – так и вовсе благодать.

Охотники удивленно переглянулись, но ничего не переспросили – дескать, чудит князь, и пусть его, наше дело телячье.

Щедро политая дегтем куча валежника отвратительно воняет. Как ни пытались беречься, все одно изгваздались в темноте по самое не могу. Проклятый запах въелся, кажется, в каждую пору кожи и в каждую нитку одежды и будет преследовать меня вечно, но замысел, кажется, вполне удался. Казимир высек кресалом искру и, подув на фитилек, раздул огонь. Сначала подпалили приготовленную загодя бересту, и уже этой берестой зажгли валежник. Огонь сначала нехотя, а потом все живее и живее наконец разгорелся, начал жадно пожирать сушняк. Остальные проделывали то же самое дальше, и поэтому весь лес скоро наполнился сначала дымом, а потом и жарким огнем. Почуявшие опасность звери и птицы пытались выбраться из огненной ловушки. Одним это удавалось, другие, попав в западню пламени, гибли или задыхались в дыму.

У людей нет инстинктов животных, и они замечают опасность гораздо позже, когда начинает светать. Но у них есть разум, дисциплина и железная воля гетмана. Хотя какая-то часть войска, поддавшись панике, прыгала на коней и пыталась вырваться из огненного окружения. Но остальные стойко и мужественно рубили деревья, пытаясь задержать огонь, запрягали возы и старались спасти драгоценный груз. Увы, огонь приближался, кажется, со всех сторон, и уходить было некуда. Все большее количество жолнежей и казаков, поддавшись панике, бросали все и пытались спастись, положившись на быстрые ноги своих коней. Но благородные животные, сами в панике и громким ржанием, поднимались на дыбы и сбрасывали седоков. Наконец посланным на разведку удалось найти более-менее безопасный путь, и воинство, теряя возы и людей, устремилось в спасительный проход в огне.

Мы всего этого не видели, ибо, как только огонь начал разгораться, я приказал уходить. Перепачканная дегтем одежда – не лучший наряд во время пожара, так что ноги в руки – и деру! Покинув опасный район, остановились. Теперь оставалось только ждать.

– Ваше высочество, – тихонько окликнул меня Казимир, – вы полагаете, пожар заставит гетмана отступить?

– Как получится, – устало откликнулся я, – ветер хоть и не силен, но в их сторону, к тому же мы окружили лагерь Ходкевича огнем, оставив только один выход: в болота. Если все пойдет как задумывалось, они растеряют большую часть припасов и идти к Москве не будет никакого смысла. Если гетман решит возвращаться, то дорога на Новгород станет свободной и мы сможем вернуться.

Вдалеке послышался взрыв, Казимир и охотники вскочили, озираясь, и только я, равнодушно посмотрев в ту сторону, остался лежать на попоне.

– Что это было? – встревоженно проговорил литвин. – Не из пушек же палят?

– Пороховой обоз взорвался, – отозвался я, – правда, не весь, скорее какой-то воз потеряли, иначе ударило бы сильнее.

– Княже, – позвал меня Никишка, один из ушедших со мной парней, – мнится мне, скачет кто-то.

– Где, откуда?

– Так вестимо откуда – с пожарища.

Подхватив оружие, мы где бегом, где ползком направились в сторону пожара и вскоре увидели нескольких изможденных человек с обмотанными мокрыми тряпками лицами, на таких же измученных лошадях. Одежда на них несла следы огня и дыма, коней они провели и вовсе чудом, но, так или иначе, им почти удалось спастись. Почти, потому что на этот счет у нас было другое мнение. Знаками показав своим архаровцам «заходите справа», я двинулся вперед. По моему сигналу охотники пустили болты из своих самострелов и, подхватив кистени и дубины, кинулись в атаку. Опыта парням не хватало, и потому, вместо того чтобы распределить цели, они утыкали ближайших к себе врагов, как ежиков, и кинулись на остальных. Те, впрочем, оказались неспособны к сопротивлению и сдались практически без боя. Лишь двое попытались удрать, вскочив на своих измученных коней, но одного ссадил Казимир из подаренного мною пистолета, а по второму я выстрелил из своего нарезного карамультука, после чего пытавшийся бежать кулем упал из седла.

– Ну вот вам, ребятушки, и сабли, и брони, и кони, – проговорил я, мельком оглядев трофеи. Коней, правда, лечить надо, а сабле учиться, ну да это дело наживное, не боги горшки обжигают.

Говорят, счастье покровительствует смелым. Наверное, так оно и есть, ибо уже к вечеру ветер, гнавший огонь в сторону наших врагов, притащил тучи, и зарядил дождь. Начнись он несколько раньше – из моей затеи ничего не вышло бы, но он начался вечером и только усугубил положение польско-литовского войска, поскольку немногие спасенные возы прочно завязли в болотистой почве. Крепко измучившись и потеряв в болотах еще больше припасов, нежели в огне, войско гетмана отступило. Конечно, Ходкевич не тот человек, чтобы сдаться так просто, но я серьезно испортил ему планы.

Мы еще три дня мародерничали на пожарище, отыскивая труппы задохнувшихся в дыму и снимая с них оружие, доспехи и все, чего найдем ценного. У каждого из ушедших со мной охотников были теперь и сабли, и доспехи, и много чего еще. Мы с Казимиром разжились целой батареей разнообразного огнестрела, большей частью нуждавшегося в ремонте, хотя попадались и вполне исправные образцы. Прячущиеся на болотах люди тоже прознали о бесхозных ценностях, оказавшихся без присмотра, и потянулись на промысел. Их, впрочем, больше интересовали припасы в брошенных возах, что вполне понятно. Все-таки Смута круто подкосила хозяйство, и кругом если не голод, то очень крепкий пост.

Наконец подсобрав самое ценное, мы двинулись восвояси. Две раздобытые моими архаровцами телеги были под завязку набиты всяческим хабаром. Лошади также были навьючены сверх всякой меры, так что шли мы пешком, ведя коней под уздцы. Я, честно говоря, предполагал, что, увидев трофеи, местные нам обрадуются, и крупно просчитался. Все встречные как один отворачивались и старались не смотреть в нашу сторону, и только Никитична высунулась из-за угла, когда мы проходили мимо, и торопливо зашептала: