Иван Оченков - Великий герцог Мекленбурга

– Вот, еда у нас есть, только воды не было, а матушка хотела…

– Миша! Да что ты меня конфузишь! – перебила мать словоизлияния своего непутевого сынка. – Ладно, иноземец, садись поешь, чего уж там.

Я хотел было гордо отказаться, но заурчавший живот громко запротестовал против такой глупой гордости, и я, не чинясь, сел за стол. Увидев недовольно сжатые губы Мишиной мамы, я сложил руки и пошевелил губами, делая вид, что читаю приличествующую случаю молитву, после чего взялся за ложку и моментально смел все, что было в горшке.

– Спасибо вам добрые люди, – поблагодарил я, встав из-за стола, Мишу и его матушку.

– На здоровье, – усмехнулась она, – спасибо, что привел моего непутевого домой живым и невредимым.

– А ты еще придешь? – спросил меня мой новый знакомый.

– Это вряд ли! – раздался за спиной густой бас.

Обернувшись, я увидел крепкого бородатого мужчину в долгополой ферязи, из-за плеча которого выглядывали слуги.

– Ты кто такой будешь, мил-человек?

Здраво рассудив, что схватиться за пистолет или шпагу всегда успею, я церемонно поклонился боярину, а в том, что это именно боярин, не было никаких сомнений, и представился:

– Меня зовут Иоганн фон Кирхер, я офицер короля Сигизмунда.

– Ну-ка пойдем отсюда, поговорим, откуда ты такой красивый взялся. Я местных офицеров всех знаю, а тебя не встречал.

– Я только вчера попал в Кремль, – отвечал я, выходя вслед за боярином.

– Поди, вместе с теми оглоедами, что пришли на подмогу, а не принесли с собой ни сухаря, ни малости круп? Хороша подмога, нечего сказать, а откуда ты наш язык знаешь?

– Я был как раз на телеге с припасом, – отвечал я, игнорируя второй вопрос боярина.

– Ну хоть один умный человек попался, хотя, видать, не совсем, если еды привез, а сам голодным остался. Ты ведь потому здесь побираешься? Ну да ладно! Чего там гетман, скоро ли пробьется в Кремль?

– На все воля божья!

– Чего ты как батюшка заговорил, у меня вон брат целый митрополит, а я Господа всуе не поминаю! Говори толком, скоро ли пробьется к нам гетман?

Меня немного разозлила настойчивость боярина, но ответить ему «хрен дождетесь» было бы верхом неосторожности, и я просто развел руками.

– Не знаешь! Никто не знает! И чего теперь делать?

– Бежать!

– Что?

– Бежать, говорю! Если гетман сегодня или завтра не пробьется, жолнежи от голода с ума начнут сходить, и Струсь вряд ли сможет остановить их, даже если захочет.

– Да ты, немец, в уме ли? Как отсюда бежать, куда?

– Думай, боярин, припасов, поди, мало уже осталось – вот и отдай их полковнику за выход. Если сейчас выйдешь, может, ополченцы и простят, они и не таких прощают. А вот если приступом Кремль возьмут, тогда резня будет, тут уж как повезет.

– А ты, немец, не боишься таковые разговоры вести – а ну как я полковнику про то расскажу?

– А кто нас слыхал? Ну а коли и донесешь, то я тебе, боярин, при полковнике в рожу плюну и скажу, что в первый раз вижу.

– Экий ты какой прыткий, а если я кликну…

– То я тебе брюхо прострелю, – перебил я боярина, уткнув ему в живот ствол пистолета. – Чего шумишь, боярин? Ты меня спросил – я тебе сказал. А как поступить – тут уж сам думай, вон у тебя голова какая большая! А покуда пойдем, боярин, проводишь меня, загостился я что-то. И слугам скажи, чтобы не дергались, а то мало ли, палец дрогнет или еще какая напасть.

Пока боярин, опасливо косясь на мой пистолет, провожал меня, словно дорогого гостя, в моей голове крутилась какая-то мысль, которую я никак не мог ухватить за хвост. Наконец, когда я уже выходил за ворота, в голове будто щелкнуло, и я, развернувшись к боярину, спросил:

– Так ты боярин Романов, что ли?

– Ну да, Иван Никитич я.

– Чудны дела твои, Господи!

– Это ты к чему, немец?

– Да так, – буркнул я в ответ и добавил про себя: «Не везет России с царями».

К вечеру шум боя в Замоскворечье стал стихать. Шляхтичи и жолнежи в тоске расходились со стены, поскольку стало понятно, что сегодня помощи они не получат. Многие из них отправились к отцу Тео, чтобы получить утешение. Другие собирались в кучки и что-то горячо обсуждали. В одной из таких групп я увидел давешнего гайдука, что-то пытающегося сказать своим товарищам, но то и дело получающего тумаки от своего рослого товарища.

– Это ты десятник Войкович? – громко спросил я, подойдя к гайдукам.

– Ну я, а тебе-то что? – немедленно ответил здоровяк, повернувшись ко мне.

– Да ничего, просто я хотел донести полковнику, что у меня какой-то негодяй украл пистолеты, пока я доставлял ему продовольствие, но не знал, на кого показать. Теперь знаю.

– Что ты несешь? Не знаю я ни про какие пистолеты!

– Ну не знаешь так не знаешь, а где находится кладовая посольского приказа, тоже не знаешь?

– Значит, Яцек мне не соврал, когда говорил, что…

– Да, не соврал. Только у тебя ничего не получится, десятник.

– Это еще почему?

– Потому что этот приказ хорошо охраняется, и тебе не удастся туда пробраться. А пожар такой, какой нужно, тебе не устроить.

– Какой нужно?

– Да надо, чтобы было много дыма, дабы мешки с припасами стали выносить. Но чтобы не начался настоящий пожар, иначе тут все сгорит и жить вам будет негде.

– А почему ты хочешь разграбить этот склад?

– А потому что мне обещали щедрое вознаграждение, если я доставлю этот чертов воз в Кремль! И что же, я выполнил свою часть уговора, а все еще беден как церковная мышь, к тому же я скоро вынужден буду голодать, а этого мне уж совсем бы не хотелось!

Ближе к полуночи, когда большинство обитателей Кремля уже спали, часовые, караулившие подвалы посольского приказа, почуяли дым. Встревожившись, они стали осматриваться и обнаружили, что огонь горит в верхней клети. Караульные тут же подняли тревогу, и ночь разорвал тревожный бой колокола. Одни жолнежи кинулись тушить, пока пожар не перекинулся на другие здания, другие тем временем спасали от огня драгоценное продовольствие. Утром выяснилось, что в поднявшейся суете несколько мешков пропало. Полковник Струсь попытался произвести расследование пропажи, но безрезультатно – удалось найти лишь веревку, связанную из вожжей и спускавшуюся с кремлевской стены, и убитого часового. Однако вскоре после этого среди солдат гарнизона начался мор. То в одном, то в другом месте стали находить умерших со странными признаками.

Все это я узнал гораздо позже, а тогда, едва началась суматоха, я уже был на стене. Внимание часовых было привлечено происходящим внутри, а не снаружи, и я, привязав веревку к зубцу, стал спускаться. Веревку для меня изготовили люди Войковича, не зная, для чего она мне понадобится. Проникнуть в здание приказа труда не составило: часовые охраняли только подвалы и наружные лестницы. Однако внутри было множество переходов, контролировать которые было просто нереально. Сложно было развести огонь, не привлекая к себе внимания стуком кремня по кресалу. Но эту проблему я решил с помощью горящей лампады, загодя украденной по такому случаю и спрятанной от посторонних глаз в шляпе.