Иван Оченков - Великий герцог Мекленбурга

– К стенам не подступали?

– Нет.

Город постепенно просыпался, наполняя своим шумом окрестности. Где-то рядом резали овцу, чтобы приготовить пищу для ратных. С другой стороны доили корову, уцелевшую во вчерашнем переполохе. Слышался стук топоров и звон молота по наковальне, по улицам галдя бегали любопытные мальчишки, того и гляди рискуя попасть под копыта наших коней. Мы с Аникитой вновь ехали в город, поскольку нам доложили, что воевода проспался и требует себя освободить.

Князь Одоевский, нимало не смущаясь вчерашним происшествием, глядел на нас грозно, глаза пучил и иногда топал ногами. Слава богу, хоть кулаком не грозил.

– Пошто меня, на́большего здешнего воеводу, яко татя взаперти держали, схватив бесчестно? – грозным тоном вопросил он у нас, едва мы появились.

– Ну что ты, Иван Никитич, такое говоришь? – почти ласково возразил я ему. – Мы тебя со всем вежеством спать проводили, чтобы не ушибся где ненароком. Хотели вязать тебя за измену, да я не дозволил, ибо такого знатного боярина только шелковым шнуром вязать прилично, а у нас его, как на грех, не оказалось.

– Какую измену? – изумился Одоевский. – Да я вас!..

– А как назвать то, что на Вологду воровские казаки напали, а ты, песий сын, пьян неподобно! – раздался за нашими спинами зычный бас преосвященного Сильвестра.

Неожиданно появившийся епископ быстрыми шагами пересек двор, держа наперевес свой посох, явно собираясь воспользоваться им в воспитательных целях. Боярин тут же убавил гонору и, пятясь, запричитал:

– Помилуй, владыко!

– Не помилую! Только божьей милостью воры Вологду не разорили и православных христиан бессчетно не погубили, а ты, песий сын, еще и сквернословишь да местничаешь! Вот я тебе.

– Болен я, владыко! Болен.

– А раз болен, так молись о выздоровлении, а не лайся на людей, кои город спасли!

– Благослови, владыко, – уловил боярин перемену в настроении епископа.

– Не будет тебе моего благословения, собака! – опять взвился Сильвестр, но потом все же сменил гнев на милость и, перекрестив боярина, подал ему руку.

Тот, рьяно поцеловав ее, заохав, поднялся с колен и страдальчески посмотрел на преосвященного. Тот же, не обращая больше на него внимания, обратился к нам:

– Князь Одоевский по нездоровью своему исправлять чин воеводы не может и потому передает командование воеводам князю Ивану Мекленбургскому и Аниките Вельяминову. – И, обернувшись к воеводе, переспросил: – Так ли?

– Так, владыко, – закивал тот.

– Вот и славно.

Мы с Аникитой в некотором обалдении смотрели на развернувшееся перед нами действо, не решаясь вмешаться в процесс. Епископ, закончив дело, ради которого он тут появился, благословил всех присутствующих и величественно удалился, стуча посохом. Холопы Одоевского, подхватив под руки своего ослабевшего хозяина, повели его прочь.

– Ну что, воевода? – подмигнул я Вельяминову. – Принимай хозяйство, а то что-то так есть хочется, что и переночевать негде!

Ближе к обеду перед городскими воротами появилась депутация от осадивших Вологду казаков. Так случилось, что Вельяминов был занят какими-то хозяйственными делами, и встречать парламентеров пришлось мне одному. Выглянув из бойницы в воротной башне и наскоро оглядев прибывших, я спросил:

– Чего вам, убогие?

Старший в посольстве довольно импозантный казак, разодетый не хуже иного шляхтича, едва не поперхнулся от моего приветствия. Впрочем, быстро оправившись, подбоченился и стал бойко говорить, что прибыл от славного низового рыцарства и требует, чтобы его провели к главному вологодскому воеводе.

– Нет, ну ты посмотри, каких сановных людей посылает к нам низовое войско, – усмехнулся я в ответ. – На Подоле, поди, и милостыню просить уже некому, все послами да сенаторами заделались. А какое у тебя дело до воеводы, болезный? А то он молится сейчас, и ему недосуг со всякой шелупонью разговаривать. Ты если чего хочешь, мне скажи, а я, коли дело важное, ему передам. Ну а если не очень, так и сам отвечу.

– Низовое рыцарство, не желая пролития христианской крови, предлагает вам без боя открыть ворота и заплатить малый выкуп за себя и за свое имущество. Тогда вам не будет никакого утеснения, а если вы не согласитесь на это, то весь ваш город будет предан огню и мечу!

– Да вы, как я посмотрю, и впрямь люди скромные и богобоязненные! – воскликнул я в ответ. – А что, выкуп хотите и вправду малый или обманываете меня по простоте моей?

– О, выкуп мы хотим совсем небольшой, всего-то по золотому червонцу за каждого жителя мужского и женского пола, а если золота недостанет, то славное рыцарство будет столь благосклонно, что возьмет и серебром.

– Ну, это по-божески! Я, пожалуй, сообщу об этом городскому воеводе, пусть он решает. Ты погоди тут, казак, я скоро!

Пока я общался с парламентерами, кто-то сообщил об их прибытии Вельяминову и преосвященному Сильвестру, и, спустившись с башни, я наткнулся на епископский возок, рядом с которым стоял Аникита. Мое появление они оба встретили вопросительными взглядами, и я рассказал им о предложении казаков. Вельяминов, услышав его, замысловато выругался, но тут же спохватился и виновато посмотрел внутрь возка. Епископ же, не обратив на него внимания, спросил у меня:

– Что делать будешь?

– Не знаю, владыко, будь у нас ратных побольше, я бы просто послал этих разбойников куда подальше. Но сил у нас немного, так что, полагаю, надо потянуть время и поторговаться. А там, бог даст, об этих ворах узнают в ополчении и пошлют нам подмогу или еще чего случится.

– А как ты узнаешь, что подмога близка?

– Ну, это просто: как они цену сбавят, так сразу понятно, что им бежать пора.

Поднявшись вновь на башню, я крикнул казаку:

– Ясновельможный пан! Мы тут подумали и решили, что по скудости нашей выплатить по червонцу за каждого жителя никак не возможно. Вот если бы славное рыцарство удовольствовалось червонцем с каждой сотни да не требовали открыть ворота, то мы бы, пожалуй, к общему удовольствию договорились.

– Не можно! – воскликнул воспрянувший было духом парламентер. – Никак не можно червонец с сотни!

– А тебя, собака, никто не спрашивает, можно тебе или не можно! – тут же оборвал я его возражения. – Кто ты такой, чтобы решать за все рыцарство? Иди и скажи им о нашем предложении, а то, может, это тебе не можно, а прочим в самый раз!

– Не хотите добром отдать – все возьмем силою! – закричал в ответ оскорбленный в лучших чувствах казак и, пришпорив коня, ускакал прочь.

Похоже, с ответом я все-таки перегнул, и вскоре неприятель стал сосредотачиваться для атаки. Пользуясь отсутствием у нас артиллерии, казаки подходили совсем близко к стенам и спешивались. Появились и наспех сделанные из жердей лестницы, впрочем, не слишком много. Мои драбанты заняли места на наиболее опасном участке стены вместе с местными жителями и вновь подошедшими к нам на помощь монахами. Рейтары и казаки Аникиты стояли пока в резерве, готовые подойти на помощь, если враги ворвутся на стены, или устроить вылазку, если начнут отступать. Наконец загрохотали запорожские барабаны, и осаждавшие кинулись на штурм. Огнестрельного оружия у защитников города было совсем немного, так что, можно сказать, главной огневой мощью оборонявшихся были мои драбанты. Впрочем, драбантов моих было совершенно недостаточно, чтобы остановить атакующих огнем, но изрядно проредить их ряды все-таки получилось. Теряя людей от меткого огня мекленбуржцев, казаки упорно шли вперед и вскоре, достигнув стен, бросились на приступ. Я не зря назвал наш участок наиболее опасным.