Олег Измеров - Стройки Империи

— Я не за этим... Виктор Сергеевич! Вас снова зовут. Следователь.

"Ну вот", думал Виктор, проходя по коридору мимо нового плаката "Говорите по телефону кратко, экономьте время собеседника". "Звонок-проверка, сейчас предъявят мобилу..."

Следователь был не Корин и не тот мужик, что вчера опрашивал. Молодой худощавый парень среднего роста; судя по прическе, его кумиром был Пол Маккартни. Впрочем, молодежи с таким говорить проще.

— Виктор Сергеевич, вам не доводилось в субботу быть на вокзале?

— Я там рядом живу и часто хожу мимо. Иногда захожу внутрь. Вдруг это поможет с памятью.

— Не доводилось случайно видеть там вот этого человека?

С появившегося перед Виктором фоторобота смотрело лицо человека с прямоугольным, оканчивающимся тупым углом подбородка лицом, маленькими глазами под низкими черточками бровей, с коротким пробором, небольшим носом и узкой полоской рта, как будто человек собирался присвистнуть. Рядом на листе была его фигура в светлой синтетической куртке без воротника, темных брюках и серой кепке.

— Может, он к вам подходил, что-то спрашивал?

— Нет, такой не подходил. Не запомнился.

— Возьмите на всякий случай эракопию. Возможно, этот человек окажется близко от вас, попытается заговорить. Делайте вид, что его не знаете, внимательно слушайте, что он скажет или спросит.

— Это он ее из-за меня?

— Все может быть. Возможно, он считает, что Анжелика Николаевна передала вам какую-то вещь, о значении чего вы не догадывайтесь. Сувенир с тайником, или что-то вроде этого.

— Она мне ничего не передавала.

— Так и скажете. Поскольку он мог видеть вас с товарищем Кориным, он будет осторожен, если нет прямой угрозы раскрытия или чего-то еще чрезвычайного. Постарайтесь не проявлять страха в разговоре. Хотя некоторое волнение в разговоре об убитой естественно. Извините за некоторый цинизм.

— Ничего.

"Он уже опросил передо мной Улю. Или она не сказала про звонок, что очень странно, либо звонок не имеет отношения к делу. К этому делу."

... Красноватые сумерки обещали потепление. Виктор смешался с толпой из третьих проходных, с людской массой, которая о чем-то беседовала, шутила, озабоченно пробивалась к остановке с названием "Баня", ручейками растекалась по ближним улицам, спешила через переход по Институтской, пропуская редкие машины. Перед Виктором мелькали разноцветные полупальто, куртки, теплые платки и кепки; внезапно он ощутил себя школьником, случайно попавшим в этот взрослый водоворот много лет назад. Как там сказала Соня — четверть миллиарда строек? Четверть миллиарда людей строят свою жизнь, буднично, незаметно, и он, сам того не желая, уже стал их частью. Мир полутонов, мир скрытых, совсем не плакатных мостов между "мое" и "наше".

Филиал универмага встретил его шумом голосов и суетой покупателей, спешивших отовариться по дороге. Здесь все было, как и раньше: направо и прямо громоздились вешалки с одеждой, стеллажи с обувью и свисали с потолка размотанные рулоны тканей а из левого крыла слышалась музыка и доносился запах мыла; эту часть здания оккупировали секции электро— культ— канц— пром— хоз— и музтоваров. Филиал был похож на нынешние магазинчики, где на каждом сантиметре арендованной площади стараются разместить половину Яндекс-маркета. Сразу за входом в левое крыло какой-то мужик возле прилавка вертел в руках черную кинокамеру, чем-то напоминавшую перевернутый клюв попугая: еще одна советская мечта воплощалась в жизнь. "Пробейте "Сумерки", пожалуйста!" — доносилось рядом из секции пластинок. Еще через несколько шагов возле выкрашенной масляной краской стены выстроились разноцветные велосипеды, красные ижевские мотоциклы за три с лишним тысячи и элегантный, пахнущий лаком и заводской смазкой, мотороллер космических очертаний. В отростке, уходящем куда-то вглубь, с потолка свисали модерновые люстры со стеклянными и пластиковыми абажюрами, а на полу творением кубиста громоздились ряды холодильников, стиральных и швейных машин; люди прохаживались вдоль них, открывали дверцы шкафов и заглядывали в баки, прикидывая, как это великолепие вписать в ограниченный метраж своего жизненного пространства.

Резиновый клей Виктор нашел в скромном уголке за оцинкованными ведрами, тазами, детскими корытами, выварками и деревенскими стиральными досками. Впрочем, выбор клеев был для того времени неплохим, от продвинутого циакрина и наборов эпоксидки до брутальной классики в виде темно-коричневых плиток столярного с отпечатком веревочной сетки и серых пачек обойного клейстера. Главным достоинством последних было отсутствие надписей "Огнеопасно!" и "Ядовито!"

После универмага, в начале Комсомольской бросилась в глаза старая железная арка над узкой проезжей частью, поставленная здесь лет пятнадцать назад по странному капризу архитектора — она была частью его школьных лет. Виктор по диагонали пересек парк, от калитки у трибуны для пионерских линеек, до выхода у детской площадки: опустевший детский бассейн был засыпан опавшими листьями, в сумерках одиноко торчали карусельки и желтел угловатый фанерный купол эстрады, похожий на творения кубистов. Он не помнил, чтобы на этой эстраде кто-то выступал — обычно использовали большую, старую раковину у дворца культуры, пока она однажды ночью не сгорела дотла.

У закрытого переезда в ожидании глухо ворчали машины; вскоре перед Виктором пронесся зеленый пассажирский, с табличками "Симферополь-Ленинград", без остановки на станции и с завешенными окнами. В экономе уже загорались огни, и его глыба на фоне лилового стекла неба казалась символом времени.

— Меня никто не спрашивал? — спросил он у вахтерши.

— Нет, никто не интересовался. Ждете кого?

Со стороны красного уголка слышалась музыка из телевизора и чей-то смех. Виктор поднялся к себе, запер дверь изнутри щеколдой и, не зажигая света, сунулся к окну.

В щели под подоконником не было ничего. Для верности Виктор осторожно сунул туда тонкий столовый ножик из нержавейки. Ничего. Последние надежные артефакты бесследно испарились.

5. Покрой бездны.

Если человек оказывается в безвыходном положении, ему надо в первую очередь удовлетворить свои первичные потребности. Так проще подготовиться к остальному.

Виктор зажег свет, включил для настроения радиолу и стал готовить ужин. Надо было расходовать картошку, пока не начала гнить. Погреба и балкона здесь нет.

Спокойные звуки "Лунной серенады" — не Глена Миллера, а Зацепина — подняли настроение. Магомаев велик, подумал Виктор. Интересно, можно ли здесь попасть на его концерт? Или это дорого? Хотя нет — мясо можно заместить рыбой, а вот искусство принадлежит народу.