Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

Есть, конечно, скалы, обрывы, пропасти — с гораздо большим перепадом высот, чем у любого творения человеческого. Но вот представьте: броситься вниз, и сохранить при этом твердость духа и точность движений; сразу начать безошибочно действовать в чуждой для бесперых двуногих воздушной стихии… Нет, это выше сил человеческих. Полет нужно начинать таким образом, чтобы ввести риск в разумные пределы. Иначе покорителей воздуха придется искать среди приговоренных к смерти разбойников, и то еще не всякий согласится.

Чтобы не бегать, подобно дрофе, собственными ногами, припряжем коней. Крылатую машину закрепим на легкой повозке таким образом, чтобы сама отцепилась, когда сила крыльев возобладает над земною тяжестью. Десять сажен в секунду лошадь не сделает; пять — куда ни шло. Маловато. Но недостающую скорость можно возместить за счет ветра. Есть много мест, особенно на морском побережье, где дует с такой силой почти постоянно. Предельный случай — взлететь на одном ветре, без лошадей; тогда получится разновидность воздушного змея, некогда мною на островах Капо Верде испробованного. Кстати, летуну совсем не обязательно отъединяться от упряжки полностью: пусть влачится за нею на тонкой веревке. Лошадки ему помогут поддерживать скорость, не теряя при этом высоты, а буде ветер пособит — так и забраться повыше. Когда почувствует, что хватит, тогда и отцепится.

Как обратно на землю сесть? Вот это, я чувствую, вопрос. Не вопрос — вопросище. Черт знает, куда унесет, а потом… В воздухе ведь не остановиться будет. По-птичьи погасить скорость нельзя, крылья-то неподвижные! И вес у человека далеко не беличий. Грянуться с бешено мчащейся колесницы было бы безопасней. Если пять сажен в секунду соответствуют прыжку со второго этажа, то десять — уже с крыши пятиэтажного дома. Костей не соберешь. В общем, не зря Дедал проложил курс над морем, легенда и в этом дьявольски рациональна. Уж лучше регулярно вылавливать машину из воды и потом тщательно сушить, нежели собирать по щепочке — и каждый раз готовить нового летуна. Каркас крыльев можно пропитать смолой или покрыть лаком, с полотном тоже что-нибудь придумать. Можно и не придумывать: мокрый парус держит ветер еще лучше сухого.

Но даже садясь в воду, я бы не рискнул это делать лицом вперед. Как больно случается иной раз удариться о водяную поверхность, мне памятно с раннего детства, когда мы сопливыми мальчишками ныряли в лагуне — бывало, что и с мачты ветхого судна, оставленного сторожами без присмотра. Нет, лучше расположиться лежа или полулежа, но непременно вперед ногами. Против предположений Леонардо, тело человека не должно заменять собою продольный каркас машины или служить его частью. И вообще никаких креплений, ремней и привязок не должно быть: иначе легко утонуть даже на мелком месте. Что-нибудь наподобие корзины или эскимосской кожаной лодки, жестко закрепленной под местом схождения крыльев — вот это может подойти. Впрочем, тут еще надо подумать…

Таков, примерно, был ход моих рассуждений. Да, о размерах-то забыл! Здесь тоже в основу легли морские аналогии. Известно, что движущая сила парусов пропорциональна их площади. Для паруса, поставленного в галфвинд (как, собственно, работает и крыло) сие правило не совсем верно, однако подобные тонкости я начал принимать во внимание лишь на более поздних стадиях изысканий. Вначале же взял за образец птичьи пропорции. Велел убить орла, обмерил, взвесил и рассудил так: у птицы весом в десять английских фунтов площадь крыльев — по пять квадратных футов каждое. Значит, нам надобно иметь фут площади крыла на фунт веса. Ежели человек потянет на двести фунтов, вместе с артифициальными крыльями — оные, при сохранении тех же пропорций длины и ширины, должны быть шесть футов шириною и пять сажен в размахе. Это если форма их прямоугольная. Что лучше бы сделать сужение к концам, уже в самом начале видно было, но перевесили соображения простоты: назначение опытного образца — не столько летать, сколько помочь своему создателю разобраться с законами полета.

Не зря говорят, что бес — в деталях. Множество мелких и ужасно вредных бесенят сразу же выскочило на свет Божий, как только я попытался сотворить летающую машину в натуральный размер. Больше всего проблем возникло с прочностью и весом. Привычные по корабельному рангоуту способы сопряжения элементов здесь, как правило, не годились. Либо жестко и прочно, но тяжело; либо легко, но шатко и не держит форму; либо конструкция опутана веревочными растяжками, как пойманная муха — паутиной. К тому же, во всей Италии не нашлось подходящих по размеру хлыстов китайского бамбука. Отписал амстердамским приказчикам, однако уверенности, что найдут, не было. Мои моряки, ушедшие в Кантон, должны были доставить этого добра сколько угодно, да только их ждать полтора года.

Из обыкновенного дерева каркас получился вдвое тяжелей расчетного. Поднять взрослого человека такая машина могла бы только при скорости, совсем уже убийственной. Заменить взрослого ребенком? Почему бы и нет — иногда попадаются мальчишки очень ловкие и совершенно бесстрашные. Но пока столь шустрых детей в пределах досягаемости не обреталось. Или уж совсем налегке пустить? Как бумажную модель, которая летает, никем не управляемая. Кстати, проверенных способов, чтобы править машиной, все равно не было: изначально предполагалось, что летун будет менять балансировку, смещая вес своего тела вперед, назад или в стороны; а вот окажется ли это действенно, Бог весть.

По здравому размышлению, сию первую атаку небес я вынужден был признать неподготовленной и протрубить отступление. Отнюдь не бегство: прежде, чем строить птицу, способную нести человека, решил сделать модель промежуточной величины, среднюю между бумажной стрекозою и настоящей машиной. Примерно с крупного орла или чуть больше. На ней испытать все, что можно, и уже с накопленным опытом вернуться к полноразмерному образцу. Поскольку же сия пробная птица будет предоставлена воле ветра, скорая гибель ее несомненна. Стало быть, надо делать таких сразу несколько. Может быть, каждую особенной конструкции, чтоб иметь возможность сравнить варианты и выбрать из них наилучший.

За всеми этими занятиями, наблюдать европейскую политику не оставалось ни досуга, ни охоты — тем более, что после бурных событий наступило затишье. Давно уже Венский прелиминарный трактат окончил войну в Италии и на Рейне; об условиях окончательного мира дипломаты все еще продолжали торговаться. На востоке, после разорения Крыма Минихом, тоже ничего важного не случалось. Просматривая, по обычаю, газеты, я кривился с отвращением и думал про себя: «Пошли все к дьяволу! Нам, птичкам, это неинтересно».