Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

Мой двадцатитрехлетний оппонент почти не владел местным языком. Сие упущение нисколько не затрудняло молодого князя, понеже суд в Англии со времен Вильгельма Завоевателя велся по-французски. Не на легкомысленном языке парижских салонов: на тяжелом и старомодном нормандском диалекте, унаследованном от давно минувших веков. Билль о переводе судопроизводства на английский как раз обсуждался парламентом, и похоже было, что ветхая традиция доживает последние дни. Нам ее, однако, еще хватило.

Кантемира я слушал с большим интересом: главным образом потому, что резиденту в сей инвективе принадлежали одни словесные украшения. Аргументы (если это так можно назвать) были, несомненно, формулированы Остерманом с одобрения Анны. Доверчивый человек пришел бы в ужас: государственный преступник… злоумышления против царствующей особы… оскорбление величества… подлый и коварный заговор… надежные свидетели единодушно подтверждают… Что за чудовище этот граф Читтанов! Ну прямо Брут какой-то! Гармодий и Аристогитон в одном лице!

Сочинитель сатир, враг врагов просвещения, переводчик Фонтенеля, — князь Антиох по духу и умственным симпатиям мог бы сделаться моим вернейшим союзником, если б неумолимые обстоятельства не развели нас на разные стороны в сокрытой войне. Обвинительная речь его блистала подлинным красноречием — но увы, в гражданском процессе нет обвиняемого! Одутловатое, кажущееся добродушным, лицо судьи почти ничего не выражало. Только брезгливая складка губ с каждою риторической фигурой становилась тверже.

Сэр Роберт дотерпел до конца.

— Уважаемый граф, а вы что скажете по существу спора?

— Ваша честь, перечень моего имущества я подал секретарю суда, он должен быть в деле.

Судья заглянул в бумаги и кивнул. Его явно ободрило, что хотя бы один из тяжущихся намерен обойтись без упражнений в элоквенции.

— С вашего позволения, продолжу. Из представленного вам списка часть, находящаяся в России, конфискована указом императрицы. Справедливо или нет, неважно: подобная практика полностью соответствует тому, что в Российской империи считают законом. Но, поскольку мой оппонент желает распространить конфискацию на корабли, находящиеся в портах королевства Великой Британии, а также на собственность моих торговых партнеров, которую ошибочно считает моею, возникает вопрос о соответствии такой меры британскому праву. Готов подтвердить под присягой, что никакой суд ни в какой стране не принимал определений по этой части. Что же касается мнимых мятежей и заговоров…

— Полагаете, эти обвинения имеют отношение к делу?

— По крайней мере, мой юный соперник придает им значение первостепенное. Посему считаю своим долгом ответить, хотя бы вкратце.

— Извольте, граф. Только недолго!

— Все, что сказано о моих преступлениях — ложь и оговор.

Мгновенно воспламенившийся Кантемир вскочил с места:

— Вы назвали меня лжецом?!

Однако судья тяжелым взглядом так и придавил его к жесткой скамье.

— Я не позволял вам говорить, сударь. Сядьте! Вы уже имели возможность высказаться. — Он повернул голову ко мне. — Продолжайте.

— Князь горячится напрасно, потому что сам он виновен разве что в неопытности и простодушии. Показания, на которых выстроены сии обвинения, не могут считаться достоверными. В России принято пытать при дознании не только подозреваемых в преступлениях, но и свидетелей. В политических делах — обязательно! Между тем, давно известно: etiam innocentes cogit mentiri dolor. Боль заставляет лгать даже невинных. Отдайте любого человека в руки умелому палачу — и через неделю бедняга сознается в чем угодно. Подтвердит, что именно он убил Цезаря или предал Христа. Или устроил Пороховой заговор, а Гай Фокс пострадал невинно. Оговорит хоть самого себя, хоть отца родного. Уж тем более не станет щадить графа Читтанова, находящегося в безопасности за границей. Здесь присутствует бывший служитель тайной полиции, способный пролить свет на истинные причины постигшей меня немилости.

Сидящий рядом Возгряев угодливо привстал и поклонился. Однако сэр Роберт лишь равнодушно скользнул по нему взглядом. Видно было, что он уже все решил и не чувствует нужды вытаскивать на свет Божий грязные тайны санкт-петербургского двора. Через полчаса процесс завершился: Кантемир и те, кто стоял за ним, получили немалый афронт. Я тоже удержал за собой не все, что хотел. Флотилию железоторговой компании судья предписал разделить с Демидовыми. Бог с нею, и на половину-то моряков не хватит. Кинув пенни уличному мальчишке за то, что привел наемную карету, отправился со своими спутниками в гостиницу.

— А старик грозен. — Секретарь Тайной канцелярии явно испытывал облегчение. — На Петра Андреича маленько похож. Вот токмо розыск вести они тут не умеют. По-настоящему, надо бы нас с князюшкой обоих на дыбу поднять, да выспросить хорошенько.

Михайла Евстафьев, пятнадцать лет (из тридцати, прожитых на сем свете) топтавший английскую землю, покосился на него, как благородный лорд на лакея, громко испортившего воздух во время парадного приема. Самовольно начинать разговор в присутствии графа — что за моветон?! Но я не рассердился.

— Христос с тобою, Степа. Здесь так не поступают. Народ богобоязненный, и клятва на Библии не пустой звук. Тем паче, этот суд только имуществом ведает. До государственных преступлений ему дела нет.

— Тьфу! Ханжи корыстолюбивые! Как может истинному христианину не быть дела до богопротивных деяний?! — Он смутился, вспомнив, что пресловутые «деяния» приписывались его коллегами как раз собеседнику, и перевел речь на иное. — А теперь, Ваше Сиятельство, какую службу мне изволите определить?

— Никакую. После суда ты мне больше не нужен: иди, куда пожелаешь. В Амстердам, если угодно, могу доставить.

— Ну как же… Завезли и бросили?!

— Бро-о-осили… Ты вроде не девка — да в Амстердаме и девка не пропадет, найдет работу хоть рукам, хоть чреслам, смотря к чему у ней склонность больше. Жалованье выдам — за все время, что при мне обретаешься; а дальше сам! Хочешь — корабли разгружай, хочешь — в Ост-Индию записывайся. В колониальные войска всех берут, должность определяют по умениям. Платят прилично.

Незачем смущать бывшего секретаря излишними подробностями. Батавию не зря именуют «кладбищем европейцев». Голландская Ост-Индская компания каждый год отправляет на восток тысячи людей для пополнения своей приватной армии. Отправляет, не спрашивая о подданстве и вероисповедании. Как в топку ньюкоменовой машины бросает. Иные и впрямь возвращаются богатыми, но их — единицы. Не больше, чем нужно для поддержания кругооборота дураков, добровольно лезущих в пекло.