Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4.

Около месяца назад, сразу по получении известия о вступлении турецкого султана в европейскую войну, я кинулся из Ливорно в Неаполь, дабы прояснить позицию моего главного партнера и покровителя, свежевоцарившегося Карла Третьего. Обстоятельства сложились так, что он (и ваш покорный слуга, вместе с ним) оказался через посредство Франции в альянсе с турками. Положение, неприемлемое для меня, и в равной мере — для юного монарха, искреннего и истового христианина. Кстати, глубокая приверженность вере не смягчала его враждебного отношения к Римской курии. Даже напротив — и немудрено. Верующему человеку просто невозможно сносить корыстолюбие и разврат, царящие среди италианских духовных. Подозреваю, что для успешной карьеры в Риме надо быть тайным атеистом. Так вот, на мои вопросы министр Карла герцог де Лириа (прямая беседа с королем была бы не по чину) ответил, что Его Величество изволил заявить: «союзник моего союзника — не мой союзник». Сия аллюзия к известному правилу о вассалитете означала отсутствие возражений с его стороны на случай, если мне вздумается учинить какие-либо приватные действия против турок — разумеется, с условием не использовать для оных неаполитанский флаг, территорию или морские порты. Что ж, прекрасно! Заверив герцога, что в таком случае не вижу препятствий к продолжению поставок пороха и амуниции на королевскую армию, я принялся исполнять план, родившийся во время путешествия моего в Константинополь. Одним из важнейших его звеньев был поиск человека, искусного в морской войне. Лука, возможно, обидится — но по здравом размышлении, думаю, поймет, что управлению целой эскадрой надо учиться, взять же урок у хорошего мастера никому не зазорно. Кассара отправили в отставку с чином capitaine de vaisseau, но по сути его уровень как минимум командорский, а скорее — адмиральский. В чем причина такого ущемления, Бог весть: то ли склочный характер, то ли низкое происхождение…

Состарившийся герой морских баталий явился в кофейню, когда я уже отчаялся его узреть. Отложив почту, которую разбирал, сидя в отдельном кабинете для важных персон, встретил гостя самым любезным образом. По мрачности облика видно было, что ни малейшего успеха он не имел.

— Они просто не слушают меня!

— Капитан, в ваших силах заставить их услышать. Идет война. Дайте министрам понять, что в случае неудовлетворения сих законных притязаний способны принести ущерб гораздо больший…

— Я не стану сражаться против Франции и моего короля!

— Этого никто и не предлагает. Но у Вашего отечества появился союзник, сомнительный с точки зрения религии… Вы не находите турецкий альянс безнравственным? Кардинал в должности первого министра, действующий заодно с врагами Христа… Какое бесчестье!

— Не дело подданных — судить о решениях монарха.

— Если верные и честные подданные воздерживаются от суждений, король впадает во власть лукавых интриганов, кои его обманывают, пользуясь молодостью и неопытностью. Вам, без сомнения, ведомо, что нынешняя система альянсов — детище государственного секретаря Шовлена, движимого бессмысленной враждебностью к Венскому двору. Я согласен, что приобретение Лотарингии весьма желательно, но это можно было бы осуществить, не прибегая к столь одиозным союзам. Может быть, министерство добьется исполнения сих далеко идущих планов, однако побочным результатом станет ненависть к Франции во всем христианском мире. Ненависть и страх, ибо поддержка магометанского наступления на Европу ничего иного вызвать не может.

— Не забывайте, граф, что среди мальтийских рыцарей, вот уже несколько веков неустанно сражающихся против неверных, большинство — французы.

— И это прекрасно: они защищают христианство и честь нации, даже когда парижские власти о сих ценностях позабыли. А если б Вы тоже вступили в Орден? Война с турками не считалась бы изменой королю?

— Я родился в купеческой семье, восьмым ребенком, и осиротел еще в детстве. Пришлось идти в море ради хлеба насущного. Какое рыцарство, граф?!

— Не обижайтесь, капитан. Я тоже поднялся к чинам и титулам из нищеты. А люди, которые нуждаются в Вашем руководстве, и вовсе не могут надеяться на покровительство Ордена, поскольку принадлежат к восточной церкви. Мальтийцы не станут помогать христианам, отрицающим главенство Папы. Однако народ, давший миру Платона и Аристотеля, вправе рассчитывать на благодарность просвещенных людей…

Разумеется, с одного разговора завербовать столь ценную персону не удалось. И все же какая-то незримая связь, основанная на глубинной общности судеб, образовалась между нами. Еще не дружба — но некий взаимный интерес. К тому же, Кассар обрел слушателя, пред коим удобно ругать чиновников и жаловаться на судьбу. Старый моряк ходил в министерство, как на службу. Потом нередко составлял мне компанию за обедом: я с радостью замечал, что день ото дня его ненависть к власть имущим становится крепче и ядовитей.

Однажды он пришел злой и задумчивый. Спросил, вместо кофею, бутылку анжуйского, по-плебейски опрокинул в глотку пару бокалов и сказал:

— Знаете, граф, мне все труднее сдерживаться, чтоб не разбить этому престарелому ханже Флери его гнусную физиономию. Чем окончить свои дни в заточении, уж лучше поехать с Вами и сделаться пиратским адмиралом. Давайте обсудим денежную сторону дела.

Среди коммерческих народов евреи из Ливорно наиболее славятся умением торговаться за каждый грош. Готов подтвердить, ибо не раз вел с ними дела. Но иудейские хитрецы показались бы сущими детьми в сравнении с этим французом. Не будь я венецианцем по рождению, ободрал бы меня мошенник, как липку! И все же дело сладилось: не легко и не быстро, но ко взаимной сатисфакции.

Примерно в это же время в городе Палермо к Фернандо-Марии Томази-и-Назелли, князю ди Лампедуза, мальтийскому кавалеру, испанскому гранду и главному городскому судье, пришел незнакомец и предложил продать остров. Тот самый, который «ди…». Судья крайне удивился, кому и зачем понадобился затерянный в море кусок пустыни, скорее тяготеющий к Африке, чем к Италии: подобное предложение прозвучало впервые за сто лет, прошедших с тех пор, как один из королей Испании пожаловал его предку княжеский титул по этому бесполезному во всех прочих отношениях клочку суши. Вначале князь предположил, что именно титул интересует пришельца: тот был одет с вызывающим богатством преуспевающего негоцианта. Шелк, дорогое сукно, толстая золотая цепь, перстни на пальцах… Но многое разрушало образ. Слишком загорелая, продубленная солнцем и ветром кожа, характерная моряцкая походка, неаполитанский выговор, а самое главное — глаза. Судья был опытен и с одного взгляда отличал тех, кто привык ходить рядом со смертью. Скорее, гость походил на удачливого пирата, вовремя оставившего опасный промысел и остепенившегося с возрастом.