Степан Кулик - Сабля, трубка, конь казацкий

Иногда и общую картину мира затрагивал. По чуть-чуть, вскользь…

Уплетая печеную рыбу или пернатую дичь, а нынче – зайчатину, я узнал, что вот уже скоро год, как запорожцы выбрали кошевым атаманом и гетманом Войска Низового Запорожского Якова Бородавку. А реестровыми казаками, во всем послушными ляхам и Польному гетману, командует Конашевич-Сагайдачный. И что нет между казаками реестровыми и низовыми согласия ни в чем, кроме войны с басурманами. Да и то – запорожцы предпочитают воевать по своему разумению и хотению, а реестровые – по указке Варшавы. Так чтоб и добычей разжиться, и не сильно рассердить Порту. Поскольку Польша не готова к большой войне и опасается разозлить султана всерьез. Отчего покусывать предпочитают крымчаков да валахов.

Произнеся несколько фраз о геополитике, Василий обычно смурнел и умолкал или уводил разговор в сторону. Вот и сейчас он пыхнул дымком и поглядел на меня с прищуром.

– Скажи, Петро… Ты, когда говорил там, в буераке, что если понадобится, готов и черта оседлать – просто так брякнул? Для красного словца? Или и в самом деле замышлял что-то?

– Ну, так черти ж бестолковые… – я охотно подхватил тему. Радуясь, что Василий не улегся спать, как он обычно делал, если терял интерес к разговору. – Думаешь, не смогли бы задурить им головы и взнуздать? – протянул задумчиво. – Оседлать не сложно. А вот как довериться нечисти? Кто знает, куда она занести может? Как бы после такой езды еще дальше от Сечи не оказаться. Или сбросили бы… с обрыва, или в болото. Им шутки, а нам – слезы. Нет, отец сказывал, что лучше с умным потерять, чем с дурнем найти. А где у чертей ум был, там рога выросли.

– Хорошо сказано, – довольно хмыкнул Василий. – Я запомню.

Да ради бога, главное, сейчас не углубляйся. А то договоримся еще. И чтоб сменить тему, поинтересовался:

– Слушай, я все хотел спросить… Вот ты днем требуешь тишины, чтобы врага не проворонить. А сейчас, когда темно, – и огонь жечь не опасаешься, и разговаривать не запрещаешь. Как так?

– Днем мы на страже, а ночью – кони бдят, – объяснил Василий. – У них слух лучше. А что до огня… Муравский шлях самое оживленное место, которым и чумаки ходят, и купцы, и татары – от нас миль за десять [50] 70 верст. на восток лежит. Правее – плавни тоже на многие-многие мили растеклись. Рыбы – видимо-невидимо. Выбирай прямо руками да в челн складывай. Но чтобы жить там, надо обзавестись или жабрами, или ластами. Воды больше, чем суши. Да и та одно лишь название – сплошь бочары да топи. Так что мы сейчас едем по той части Луга, где человека только случайно встретишь. Такого, что, как и мы, безлюдье выбирает. А если ни мы, ни он встречи не желаем – то кто нас вместе сведет? Разве только Богу угодно будет.

– Даже странно… – я зябко поежился. – Такой огромный мир, и в нем только мы.

Жар еле-еле пробивался сквозь толстый слой пепла, и даже лицо Василия казалось всего лишь сероватым пятном. Силуэты коней и вовсе сгустками тьмы.

– Почему же? – хмыкнул Полупуд. – Вон там еще кто-то вечеряет.

– Где?!

Василий взял меня за плечи, развернул в нужном направлении и пояснил:

– Самую крупную звезду над горизонтом видишь?

– Да.

– Ну, так это не звезда. Огонь на вершине Горбатой могилы горит. Значит, кто-то еще в степи заночевал. Так что не одни мы в мире, Петруха. И не надейся…

– Подожди, подожди. Как давно ты его заметил? Огонь…

– Не очень. Заяц уже допекался… Припозднился путник. Или не торопится.

– А он нас видит?

– Если не такой же, как ты, а смотреть умеет – то должен. Сверху обзор лучше.

– То есть вы друг друга видите, но встречаться не желаете. Вернее – это мы не хотим. А вдруг тот – хочет?

– Вот беда с дитем-то, – проворчал запорожец. – Голова же у тебя, Петро, на месте. Пользуйся ею хоть изредка. Я имею в виду не рот, а разум. Когда люди видят друг друга? Что они делают?

– По-разному. Свои – здороваются. Чужие – молча разъезжаются.

– Вот. Сам все знаешь. Точно так и сейчас. Хотел бы странник встречи – подал бы знак. А я бы ответил: согласен или нет.

– Знак?

– Ну да… Заслонил бы от нас огонь трижды. Несколько раз… Мигающий свет легче всего заметить. И если б мы не возражали – я бы ответил тем же. Потом договорились бы, кто к кому подъедет. Утром, естественно. Ночью – лезть неизвестно куда – дурных нет.

– А если человеку не разговор, а помощь нужна?

– Тогда костер должен запылать очень ярко. Как обычно, никто, будучи в здравом уме, не делает. Степь не лес – тут лишних дров нет… – Василий умолк, а после эмоционально закончил:

– А чтоб тебя подняло, трижды обернуло да гепнуло! Накаркали!

Я быстро оглянулся и тоже охнул. Та самая «звезда», на которую указывал Полупуд, с каждым мгновением разгоралась все ярче. Пылая в ночи, как луч маяка. Или сигнал бедствия.

К Горбатой могиле двинулись с рассветом. Вернее, Василий растолкал меня, только забрезжило, велел собирать пожитки, взлетел в седло и умчался. Успев сказать, чтобы я не сильно торопился, вел свою кобылу в поводу да на курган поглядывал. Если все путем – он мне помашет. Если ж я, пройдя половину пути, на вершине его не увижу – немедля и ничего не предпринимая разворачивать на запад и… Ну, в общем, как и куда двигаться дальше, если останусь один, мы уже сто раз обговорили. Он, мол, если Господь поможет, как-нибудь из беды вывернется. А мне лучше в передрягу не соваться. Я, конечно, мог намекнуть, что уже дважды сунулся весьма вовремя, но нельзя слишком часто напоминать человеку, что он тебе жизнью обязан. Оскомину набьет…

Отправиться на помощь неизвестному путнику сразу, еще ночью, Полупуд отказался наотрез. И не поддавался ни на какие уговоры и доводы.

– Если смог такой костер развести, то не при смерти. До утра дотянет.

– Но…

– Не зуди, Петро. На все воля Божья. Одной свиткой весь курень не укроешь, так что не бери на себя больше, чем можешь поднять. Какой дурень суется в воду, не зная брода? Степью разный люд шастает… Иные не то что доброго слова, а и хоть какого-нибудь упоминания не стоят. Без чести и правды живут. В ловушку заманить могут даже не для наживы – потехи ради. А после такое учудят, что и чертям в аду в голову не взбредет… Поизмываются вволю, колени перебьют и бросят помирать от жажды и голода. Зверям на растерзание. Или кожу со ступней снимут… А то пятки разрежут, дробленый конский волос в рану набьют и зашьют… Да что я тебе, как малому дитяти, объясняю? Сам же видел уже…

Заметив, как я вздрогнул, запорожец сплюнул, перекрестился и сменил тему.

– Да ну их к чертовой матери. Не бери в голову… На самом деле, разбойников не так уж и много. За харцызами, как за бешеными псами, все охотятся. И казаки, и татары… И никогда живыми не отпускают. Но береженого Бог бережет. Был бы ты, Петро, бывалым казаком, я может и рискнул бы судьбу испытать. А с таким желторотиком – и тебя сгубить не долго, и самому пропасть… Не забывай, сколько народа на нас надеется, помощи ждет. Да и Хотин этот, будь он неладен… Всё. Спи. До рассвета недалече. Летняя ночь короткая. Даже бок отлежать не успеешь, как подниматься надо.